Лев Исаакович Красный

Пора! Пора! Уже нам в лица
Дует воспоминаний слабый ветерок.
Эдуард Багрицкий

ДЕСЯТЫЕ - ДВАДЦАТЫЕ
Годы пролога

Февральская революция. Мне, шестилетнему, отец надевает на рукав красную повязку с буквами ГМ - "Городской милиционер". Городовые уходят в прошлое. Длинные колонны рабочих идут на Марсово поле, которое с этого дня становится "Полем жертв революции". Через много лет я читаю письмо Блока к матери от 23 марта 1917 г. : "...необыкновенно величественная вольность, военные автомобили с красными флагами, солдатские шинели с красными бантами, Зимний дворец с красным флагом на крыше... - вся Литейная и весь Невский запружены народом, матросы играют марш Шопена... Гробы красные, в ту минуту, когда их опускают в могилу на Марсовом поле, производится салют в крепости..."

Отец, учитель естествознания и один из любимых учеников известного основателя научной системы физического воспитания П.Ф.Лесгафта, создавал в семье удивительную атмосферу любви - к жене, детям, природе, книгам. Гуляя по набережным Невы, паркам он в беседах со мной мечтал, что когда-нибудь в путешествиях по стране мы будем ездить на оленях, верблюдах, собаках, переживать необычайные приключения. Вероятно, это предопределило позднее твердое мое решение поступать в Горный институт и выбрать профессию геолога.

В начале лета 1917 г. мать, сестры и я отправились в Южную Украину в Геническ и Мелитополь, где жили дедушки и бабушки. Все тяжелые годы гражданской войны со сменой властей, обстрелом английскими кораблями побережья Азовского моря, голодом, мы были оторваны от Петрограда. И только в 1922 г. в первом эшелоне, составленном из товарных вагонов, вернулись домой.

И вскоре умер отец. Передо мной, единственным мужчиной, встал вопрос, как помочь семье. С лесного склада на Охте я таскал мачты для постановки на крыше и привязывал к ним антенны, чинил звонки, делал легкую работу электромонтера. В 13 лет стал давать уроки отстающим. По окончании 9-ти классов поступил на работу в Правление железных дорог - курьером, водоливом, проводником служебного вагона. Готовился к конкурсным экзаменам в Горный институт. От школы осталась любовь к литературе. Моим первым сочинением по индивидуальному заданию была тема: "Портрет, как заместитель человека". "Мельмот Скиталец" Матюрена, "Портрет" Гоголя, "Портрет Дориана Грея" Уайльда увлекли мое воображение.

Конец 20-х,-начало 30-х годов. От Геологического комитета, основанного в 1882 г. по указу императора России Александра III, как от доброй матери, отпочковываются несколько дочерних институтов. Всем понадобились коллекторы. Специальные курсы я закончил при Неметаллическом геолого-разведочном институте, а летом 1930 г. от Института черных металлов я поехал на работу на Курскую магнитную аномалию (КМА), где в деревне Коробково была задана первая буровая скважина. На копре прикрепил красную косынку нашей студентки в ознаменование получения керна с богатой рудой.

ТРИДЦАТЫЕ
Годы, на Восток устремленные

Дикой таволги* розовый цвет,
Низовые ветра над Амуром
И шалаш, где мы встретим рассвет
Отогнав мошкару дымокуром...
Петр Комаров
*Таволга (лабазник) - род многолетних трав сем. розоцветных, медонос

После третьего курса Горного института появилась возможность всерьез помочь осиротевшей семье. В Нефтяном геологоразведочном институте набирали младший научный персонал в трест "Сахалиннефть". И вот в начале лета 1933 г. из поезда Москва-Благовещенск вышла небольшая группа студентов Ленинградского горного института, направляющаяся на остров Сахалин. Кое-как устроившись на базе треста, мы пошли к Амуру. Таинственно мерцали немногие огоньки на китайском берегу. Из парка раздавалась танцевальная музыка. Сквозь зелень проглядывали разноцветные лампочки. Девушки в легких платьях кружились, предпочтительно с военными. *Таволга (лабазник) - род многолетних трав сем. розоцветных, медонос

После небольшой утренней прогулки по городу с одноэтажными деревянными домами с приусадебными садами и огородами - посадка на заднеколесный пароход "Колумб". Зашлепали шлицы, и мы поплыли вниз по течению к устью Амура. Эта великая река, то разливающаяся на необъятную ширину, то сжатая в горных теснинах Малого Хингана и Чаятына, вошла навсегда в мою жизнь.

Через сутки "Колумб" надолго останавливается у пирса города Хабаровска. Чтобы перейти через разлившуюся речку Чардымовку, пришлось снять ботинки и закатать брюки выше колен. Поднявшись наверх, я увидел обширную площадь Ленина, незамощенную, покрытую красновато-коричневой грязью, в которой вязли ноги. Только пышная южная растительность - деревья, кустарники, растущие по краю площади и вдоль прямой, как стрела, улицы Карла Маркса, ведущей к Амуру, скрашивали первое, не очень благоприятное впечатление от города. Однако Амурский Утес и открывающаяся с него великолепная панорама огромной реки запечатлелись как восхищение тем местом, где возник и рос на моих глазах Хабаровск.

Пройдут годы, и, стоя на Утесе вместе с исследователем Аляски Биллом Патоном, я спрошу его, какие реки Северной Америки напоминает Амур. Незамедлительно последует ответ - Юкон. Я удовлетворен, ибо река Юкон со времени юношеского увлечения Джеком Лондоном всегда оставалась в романтическом ореоле.

Вспоминаю сырой туман на рассвете, когда, выйдя на палубу "Колумба" на пристани "Пермское", я увидел разгружающиеся баржи. Оказалось - это начало города Комсомольска-на-Амуре. Не ведал тогда, что через несколько лет мои геологические интересы будут тесно переплетены с этим районом.

Дальше Амурский лиман - Сахалинский залив - порт Москальво и город нефтяников - Оха. Еще существовала концессия "Секию Карафуто Кабусик и Кайшо" и нарезанные в шахматном порядке участки с рядами вышек вдоль их границ. Советская и японская стороны торопились обеспечить притоки нефти из соседних продуктивных пластов.

Полевой сезон на западе острова в бассейне р.Лангери. Разыскивая лагерь геологической партии, я носом к носу встретился с медведицей с медвежонком. Удирая от нее, потерял кепку, и вскоре в стенгазете появилась карикатура: длинными прыжками удирающий студент и улыбающаяся медведица, надевающая кепку на сыночка.

Особо памятно лето следующего, 1934, года. Вместе с двумя сопровождающими мой отряд пограничниками я впервые самостоятельно произвел геологическую съемку юго-восточной части Сахалина, примыкающей к 50-й параллели, делившей остров на две части - советскую и японскую. Через три года была издана моя брошюра, посвященная строению и нефтеносности этого района. Так началось приобщение к исследованию Дальнего Востока. Когда вызвали меня на комиссию по распределению студентов по окончании института - проблем не возникло.

В полевой сезон 1936 года я уже в должности начальника Удыльской партии на лодке и пешком проложил многокилометровые маршруты по Амуру, его притокам и озерам, исследовав Нижнее Приамурье от Богородска до Тыра.

Трудно передать то наслаждение, которое я испытывал, когда на длинной гиляцкой дощатой лодке, сидя на веслах или управляя примитивным парусом, по течению или против течения, в тихую или ненастную, иногда штормовую погоду, я плыл и плыл по Амуру, приставая время от времени к скалистым берегам.

Здесь я сделаю небольшое отступление для панегирика рекам. Родившемуся на Неве, мне с раннего детства запомнилось ощущение свежего ветра, запаха реки. Быстрое течение, плывущие льдины, солнечные блики на воде вошли в сознание радостной повседневности. Описывая природу России и русского человека в ней, В.О.Ключевский, отмечая особую любовь к реке, писал: "На реке он оживал и жил с ней душа в душу. Он любил свою реку, никакой другой стихии своей страны не говорил в песне таких ласковых слов - и было за что. При переселениях река указывала ему путь, при поселении она - его неизменная соседка: он жался к ней, на ее непоемном берегу ставил свое жилье, село или деревню" [В.О.Ключевский. Сочинения, т.1, 1956, с.68-69].

Для геолога еще более значительна мысль М.В.Ломоносова, что "реки, разливаясь по всем областям и частям Российской державы, не токмо завсегда показывают в берегах земную внутренность, до коей человеческие силы достигнуть не могут. Но и всякую весну быстрина воды и стремительный напор льда, подмыв и оторвав прежнюю, показывают новую поверхность земного недра и располоскав оторванием части гор по берегам рассыпает, подвергая зрению всякого человека". Эти идеи - и поныне руководящие для поисковых работ. Именно на них основан метод шлихового опробования, многократно дававший блестящие результаты.

ГОДЫ СОРОКОВЫЕ
Роковые

Пушки молчат дальнобойные,
Залпы давно не слышны.
Что ж мне ночами спокойными
Снятся тревожные сны?
М. Матусовский

Вихрь войны бросает меня на третий день ее на форт "Краснофлотский", известный под именем "Красная Горка". Проходит несколько дней, и я получаю назначение командиром огневого взвода 322-й батареи 152-мм орудий. Начинаю осваивать с помощью старшины Петрина незнакомое артиллерийское дело.

Вот некоторые воспоминания, эпизоды, восстанавливающие ту атмосферу, в которой находились матросы и офицеры форта.

Конец сентября 41-го года. В крайне тревожной обстановке отдается приказ: вкатить на орудийные дворики шаровые мины (с дополнительным толом в воздушном пространстве) - командиру огневого взвода Красному и старшине Петрину последними уходить с 322-й батареи, взорвав ее.. То же было проделано и на остальных батареях. Особо загрустили комендоры - в погребах полный боезапас, безусловная готовность противостоять противнику, а тут "уходить"! К счастью, комиссар дивизиона майор Гош почти немедленно добился отмены приказа. Форт "Красная Горка" никогда не будет сдан фашистам! Мины были убраны. Настроение, боевой дух наводчиков, замковых, снарядных, погребных поднялись. И в дальнейшем, в тяжелые голодные времена, когда суп под метким названием "Синий платочек", был главным питанием, когда форт вёл огонь в северном и южном направлениях - стойкость защитников форта была непоколебима.

Как-то осенью 1943 года старшины получили на батарею подарки из далекого тыла - тут были варежки, теплые носки, вышитые кисеты с записочками от девушек, шарфы. Как посветлели лица матросов, с какой радостью они рассматривали и поглаживали доставшиеся им вещи! Все это, да еще письма от родных и любимых, помогало выжить в условиях изоляции фортов от Ленинграда и страны.

Война была не только испытанием воли, концентрацией физических и духовных сил, но и непрерывной учебой. При инспекционной поездке командующий артиллерией Балтийского флота вице-адмирал И.И.Грен знакомился с командирами батарей форта "Красная Горка". Капитан Мельников, ст.лейтенант Юдин докладывают: "Окончили Севастопольское училище береговой обороны", ст. лейтенант Красный - "Ленинградский Горный институт". Будучи глуховатым, как все артиллеристы, Грен удивленно переспросил: "Что, что Вы окончили?" Я повторил. Тут же было приказано сопровождающему вице-адмирала капитану I ранга - Проверить! После экзамена - заключение: Годен!

Старая 322-я батарея с пушками Канэ не имела нужной дальности огня. По приказу начальника артиллерии Кронштадского морского оборонительного района срочно на мысе "Серая Лошадь" была поставлена полубатарея - два 130-мм современных орудия, и я, командуя ею, вел контрбатарейную борьбу с финскими и немецкими установками на северном берегу залива, обеспечивая проход наших кораблей к островам Сескар и Лавансаари.

На северном берегу реки Воронки на высокой ели было оборудовано "гнездо", с которого командиры батарей форта по очереди, в том числе и я, вели наблюдение за дислокацией войск противника и корректировали огонь дальнобойной артиллерии. По поводу этой реки писатель Лев Успенский, яркие выступления которого я слышал в самое тяжелое время на форту, писал: "...Удивительное дело, фашистская армия в те годы, бросаясь то на запад, то на восток, форсировала сотни могучих водных потоков: Шельду и Маас в Бельгии, Марну, Сену, Луару во Франции, Сан в Польше.... Но пересечь речку Воронку, жалкую - курица вброд перейдет! - ей так и не удалось..."

В конце войны академик С.С.Смирнов, получив правительственное распоряжение демобилизовать геологов для участия в урановой проблеме, написал письмо командующему Балтийским флотом адмиралу Трибуцу с просьбой об отзыве меня из состава береговой обороны. И в марте 1946 г., уже будучи начальником штаба 31-го Краснознаменного артдивизиона, я был возращен во ВСЕГЕИ и через два месяца в Западном Приохотье вел работы по поискам радиоактивных руд.

В середине и конце 40-х годов мне привелось соприкоснуться с выдающимися геологами, тесно связанными с Дальним Востоком. Они сыграли заметную роль в моей послевоенной судьбе. Это академики Сергей Сергеевич Смирнов и Африкан Николаевич Кришта-фович. Они были блестящими представителями геологической школы Геолкома и отличались широкими знаниями (каждый в своей области) мировой геологической литературы, что позволило им создать пионерные по содержанию обобщения. Сергей Сергеевич в 1946 г. сформулировал концепцию о Тихоокеанском рудном поясе - зоне мезозойско-кайнозойского тектогенеза, магматизма и металлогении, обрамляющей впадину Тихого океана, а Африкан Николаевич осуществил свой призыв (1926 г.) о необходимости систематического изучения биостратиграфии тихоокеанской геологии в книге "Геологический обзор стран Дальнего Востока", вышедшей в 1932 г.

Внешне это были люди разного склада. С.С.Смирнов выделялся энергичной, стремительной походкой, собранностью. Его быстрый ум, знание мирового потенциала минерально-сырьевых ресурсов, опыт детального изучения рудных районов и месторождений привели к успешному прогнозированию оловоносности территории Советского Союза. В одном лице он соединял знатока мира минералов, теоретика оформленного им предмета металлогении и практика-геолога рудника. В его письме ко мне на фронт в ноябре 1943 г. он писал: "...Я получил на днях Ваше письмо. Спасибо за память. Рад узнать, что Вы живы и здоровы и продолжаете, вероятно, с успехом то дело, которое сейчас превыше всего. Пожалуй, недалеко уже то время, когда действительно стены Горного и ВСЕГЕИ оживут...Сейчас я в Иркутске. Заканчиваю здесь некоторые работы, после чего, вероятно, придется уехать в Москву. Стараюсь, однако, удержаться здесь подольше, откровенно говоря, мне больше хочется попасть в Ленинград, а не в Москву. В этом году был в Южном Приморье. Полнее понимаю теперь патриотизм геологов-дальневосточников. Я сам, кажется, в недалеком будущем променяю Забайкалье на Приморье.

Вспоминаю романтические наши с Вами мечтания о Шантарских островах. Думаю, что их легко будет осуществить, как только кончится война. Кстати, в 1944 г. мы проектируем по линии всех заинтересованных организаций очень большие работы в Приморье. Поднимаем вновь Вашу Великую Кему. Слишком уж хорошие результаты, чтобы терпеть далее ту неисследованность Приморья, что имеет место сейчас.

С большим удовольствием приму участие в Вашей аспирантской работе, если в этом возникнет необходимость. Теперь я получил большой вкус к приморской геологии и металлогении. Желаю Вам здоровья и боевых успехов. Остаюсь уважающий Вас С.С.Смирнов".

И позднее (в письме от 16 января 1944 г.): "Дорогой Лев Исаакович! Рад был получить Ваше сердечное, теплое письмо. Верю, что в скором времени встретимся с Вами и в Ленинграде, и потом в Приморье. И, быть может, недалеко то время, когды Вы снова бросите якорь у суровых Шантарских берегов. Должен сказать, что почему-то с самых моих ранних детских лет Шантарские острова стоят передо мной в какой-то романтической дымке. К великому моему сожалению, могу выполнить лишь в самой малой мере Вашу просьбу о высылке геологических книг. Я ведь здесь, в Иркутске, "гол как сокол" в буквальном смысле слова. И все, что могу послать, это один экземпляр Известий АН СССР, №5-6, 1942 г. (геологическая серия) и один экземпляр Записок минералогического общества (1942, т.71, вып. 3-4). Посылаю их одновременно. С.Смирнов".

Невысокая, плотная, слегка полноватая фигура Африкана Николаевича нередко появлялась в вестибюле ВСЕГЕИ, где рядом с его кабинетом располагался буфет. Великий палеоботаник любил сладкое. Иногда, встретив меня или других молодых геологов, он зазывал к себе и показывал разные редкости, так называемые "проблематики" (ходы червей, отпечатки икринок и др.), принимаемые неопытными исследователями за органические остатки. Африкан Николаевич приглашал меня на защиты диссертаций в университет. Вместе с ним я рисовал дальневосточные фрагменты геологической карты Советского Союза, получал консультации по греческим и латинским терминам. Меня умиляли его рассказы о детстве, когда домашние называли его "мадагаскарчик". С.А.Музылев разыскал юношескую фотографию, на которой рукой Африкана Николаевича было написано "Счастлив, кто может понять суть вещей".

При защите мной через год после окончания войны кандидатской диссертации "Геология Нижнего Приамурья" Сергей Сергеевич Смирнов, сам предложивший быть моим научным руководителем, произнес столько хороших слов, что не раз заставлял меня краснеть, а Африкан Николаевич Криштафович - официальный оппонент - в добавление к весьма доброжелательному отзыву сделал два запомнившихся мне замечания: "Таратайка не определяет тип экипажа" и "К моему удивлению, я не нашел ошибок в названиях флоры".

Несколько слов о другом, менее известном, геологе, проводившем исследования золотоносности западной части Амурской области в первой четверти ХХ-го столетия - Якове Антоновиче Макерове (1860-1940). Я встречался с ним в Хабаровске перед войной и был поражен его памятью о начале 20-х годов, когда он детально описывал месторождение Золотая Гора и минеральный источник Кульдур. Небольшая сгорбленная фигура Якова Антоновича с морщинистым бронзово-коричневым лицом и темными глазами осталась в доброй памяти не только у меня, но и у очень известного академика-горняка Михаила Ивановича Агошкова, недавно скончавшегося. Он вел по указанию Макерова топографическую съемку "Золотой Горы".

Серьезный вклад в изучение геологии Приамурья, а также Забайкалья и Приморья внес мой учитель и старший товарищ Сергей Алексеевич Музылев, исколесивший на велосипеде Зее-Буреинскую впадину. Его ставшие классическими работы по стратиграфии верхнего мела и кайнозоя этой впадины, а также позднего докембрия Малого Хингана, не утратили значения и для нашего времени. Составленные им геологические карты отличались высокой точностью. В трудные годы Великой Отечественной войны и по ее окончании, будучи главным геологом Дальневосточного геологического управления, он сплотил вокруг себя талантливую молодежь. Это был спокойный, всегда сердечный и приветливый человек, впитавший в себя лучшие традиции представителей Российского Геологического комитета.

Не хотелось, чтобы в памяти геологов-дальневосточников стерлись имена рано ушедших из жизни моих близких товарищей. Спутниками по полевым исследованиям в сложных горно-таежных районах Нижнего Приамурья и Западного Приохотья были известные геоморфологи Георгий Сергеевич Ганешин и Юрий Федорович Чемеков и глубоко преданные дальневосточной геологии, впослед-ствие руководители Геолого-съемочной экспедиции, мои друзья Лев Борисович Кривицкий и Константин Филиппович Прудников. С ученым, стоявшим у истоков билибинской металлогенической школы ВСЕГЕИ - Мироном Ильичем Ициксоном, был опубликован ряд совместных статей по тектонике и минерагении Дальнего Востока. Мирон Ильич создал блестящее по глубине заложенных идей обобщение - "Металлогеническая зональность Тихоокеанского сегмента Земли". Особо хочу подчеркнуть роль Ефима Борисовича Бельтенева в изучении геологии Приамурья и Сихотэ-Алиня. Это был крупный специалист в области геологического картирования. Последние годы его жизни мы вели совместные работы по геологии и минерагении региона БАМ.

ПЯТИДЕСЯТЫЕ - ШЕСТИДЕСЯТЫЕ
Годы послевоенного порыва

Умей искать; умей упорным взором
Глядеть во тьму; расслышать чуть слышный зов.
В.Брюсов

Я ухо приложил к земле.
А.Блок

Наверное, мы, прошедшие войну и возвратившиеся живыми к любимому, независимо от нас прерванному делу, не сразу осознали, с какой внутренней радостью и подъемом подключились к новым геологическим исследованиям. Моим геологическим открытием стал принципиально новый взгляд на строение Западного Приохотья, да и само это название после моих работ широко используется. Речь идет о побережье Охотского моря к югу от порта Аян и до Сахалинского залива, включая бассейны рек Уды, Торома, Тугура и Ульбана. Обрывы, скалы и утесы изрезанных берегов Охотского моря поражают путешественников своей живописностью и величественной красотой. Особую мою любовь приобрели Шантарские острова. Я вспоминаю первое знакомство с ними.

Раннее утро. Я просыпаюсь на палубе катера. И перед глазами развертывается радуга - розовые, зеленые, бледно-желтые, бордовые яшмовидные сланцы на мысе Радужном омываются волнами. Трижды - в конце 40-х годов, в середине 80-х и 90-х годах - я продолжал изучение Шантарского архипелага, представляющего для геолога особую ценность вследствие почти полной обнаженности береговых скальных обрывов. Открытие на островах девонских отложений позволило протянуть из Забайкалья через притоки Зеи, Селемджи и Уды комплекс палеозойских пород и заново перекроить геологическую карту Дальнего Востока.

Новое видение геологии этого района позволило успешно защитить докторскую диссертацию в 1955 г., одновременно создать вместе с коллективом дальневосточников несколько крупных обобщающих работ - монографию "Геологическое строение северозападной части Тихоокеанского подвижного пояса", сводную геологическую карту этого же региона, том XIX "Геология Хабаровского края и Амурской области" и другие.

В шестидесятые годы были подведены итоги работ в Нижнем Приамурье и Комсомольском оловорудном районе. Группе геологов и разведчиков, куда входили мои близкие друзья В.А.Ярмолюк и Ю.И.Бакулин, была вручена Ленинская премия. Я ее получил в Мариинском дворце в Ленинграде. Это было летом 1964 г. Выходит из зала большая группа награжденных "открытыми" премиями. Остаются несколько военных и я - геолог. Зачитывается постановление Комитета при Совете Министров СССР: "Звание Лауреата Ленинской премии присуждается - Красному Льву Исааковичу - за открытие и разведку крупного месторождения полезных ископаемых. "Открытие" - что стоит за этим словом? Поисковая нить обычно не очень прочная. Она то обрывается и исчезает, то вновь возникает и ведет к заветной цели. Так было и с Комсомольским оловорудным районом, промышленное освоение которого началось в 60-х годах. Для меня, петербуржца по рождению, питомца Горного института, нить, приведшая к обнаружению богатых оловянных руд началась в 1936 г. во время первой самостоятельной работы - начальником геологосъемочной партии в Нижнем Приамурье, которое в последней четверти прошлого столетия выдвинулось в число важных районов россыпной золотоносности. Названия приисков - Заманчивый, Спорный, Сомнительный, Печальный, Богомдарованный - запечатлели отношение первооткрывателей к своим находкам. Однако, долгие годы об оловоносности в нижнем течении Амура ничего не было известно.

В то же лето 1936 года в теплый августовский день вместе с проводником-охотником и рыболовом Иваном Гево - эвенком по отцу и нанайцем по матери - я поднимался по крутому склону одиноко возвышающейся сопки Тыди, нависшей над излучиной реки Бичи. Упругие кусты кедрового стланика и покров светлого лишайника -"оленьего моха" - скрывали скользкие глыбы горных пород. Неожиданно в их обломках блеснули черные блестящие кристаллы вольфрамита и крупные бурые многогранники касситерита -оловянного камня. Из последнего уже в Хабаровске я получил под паяльной трубкой королек чистого олова - вероятно, первого металлического олова из природных руд Хабаровского края. Не думалось тогда, что застывшая серебристая капелька - первый проблеск, зорька будущего солнечного сияния Комсомольского рудного района.

Прошло почти два десятилетия, и оборвавшуюся было нить подхватил молодой сотрудник отдела геологии и полезных ископаемых Востока СССР ВСЕГЕИ, который я в те годы возглавлял -Олег Кабаков. Будучи одновременно научным руководителем Дальневосточной экспедиции, я обосновал теоретическую возможность обнаружения оловорудных районов в пределах левобережья Амура и настоял на организации тематического отряда О.Кабакова. Правда, среди руководителей экспедиции находились люди, не советовавшие посылать именно его. Ссылались на то, что он увлекается сбором... жуков. - Ну и что? - отвечал я, - это доказывает, что Олег разносторонний естествоиспытатель и наблюдатель. 11 сентября 1955 г., когда Олегу исполнилось 27 лет, в маршруте по р.Силинке он открыл богатое месторождение олова, названное им "Солнечное". Вскоре был введен в горно-промышленное освоение Комсомольский олово-рудный район, и в 60-х годах страна получила относительно дешевый и очень нужный ей металл.

Я упомянул выше об Иване Гево. Память о смелости и преданности и других проводников очень дорога. Эвенки Селифон Капитонов из Кульчи, Пантелеймон Соловьев из Удского, Николай Гутчинсон из Тугура - великие следопыты, оленеводы, мастера по вязанию плотов, в любую непогоду разжигавшие костры и сооружавшие над ними навесы, обеспечивающие геологическую партию мясом и рыбой. Коротко я поясню, откуда появилась фамилия Гутчинсон. В середине XIX века в Шантарском море процветал китобойный промысел. До 300 иностранных кораблей одновременно хищничали. Российское правительство для его прекращения выделило военный корабль. Была задержана шхуна, приобретенная неким Карлом Гутчинсоном. Лишившись корабля, он поселился в Тугуре и женился на эвенкийке. Отсюда и пошел этот род.

Вспомнив о поселке Тугур, я не хотел бы пройти мимо созданного в нем в 1938-43 годах краеведческом музее. Его основал биолог, охотовед и географ Василий Евгеньевич Розов. В конце 30-х годов я пару дней жил у него в большом пустоватом бревенчатом доме, в двух комнатах которого расставлены многочисленные экспонаты -чучела птиц и рыб, змей, образцы горных пород. Запомнилось чучело редкой розовой чайки. Он покинул благополучную семью, живущую в Ленинграде, чтобы исследовать природу Западного Приохотья, не отрываясь от нее ни на один день. Характерна его неброская внешность - сухощавая фигура, впалые щеки, проницательные серые глаза, быстрая походка, неполное владение правой рукой (результат ранения в первую мировую войну). В письме к дочери в начале 1940 года он писал:"... Я принял пост краеведа Тугурской культбазы прежде всего для того, чтобы сделать возможно больше, возможно лучше для района, для Родины... Мне необходимо заложить прочное основание музею, изучению природы района, сознательному отношению к этой природе и разумному освоению ее даров. Делаю это в меру моих физических и духовных сил и возможностей". [Цитирую по книге Н.Улаева "Костер у моря", 1990, с.87] А, сил становилось все меньше, и 29 декабря 1943 года в том же полюбившемся ему Тугуре Василий Евгеньевич умер.

В конце того же 1964 года в непроглядную черную ночь в аэропорту Палома города Дели опустился самолет индийской компании с советскими участниками очередной сессии Международного геологического конгресса, впервые проведенного в Азии. Все денежное вознаграждение, причитающееся ленинским лауреатам, я вложил в оплату послеконгрессной геологической экскурсии в Южной Индии. Самые впечатляющие часы были связаны со спуском в шахту на глубину 3187 метров в знаменитейшем золоторудном месторождении Колар в штате Майсур - единственном золотом гиганте страны. Горячее дыхание недр Земли ощущалось непосредственно -стоило только прикоснуться к стенам выработок, имеющим температуру 70°.

Следующий конгресс, трагически прерванный, был через четыре года в Чехословакии. Перед ним была экскурсия в Западных Карпатах. Что-то неуловимо тревожное ощущалось в стране. Руководители экскурсии часто упоминают фамилию Дубчека. Торжественное открытие конгресса с прекрасным концертом из произведений Сметаны и Дворжака. И вот утро 21 августа. Я захожу за своим близким товарищем Борисом Егиазаровым. Накануне ему исполнилось 50 лет и было провозглашено немало тостов. Прекрасный армянский коньяк, предусмотрительно захваченный юбиляром, способствовал хорошему настроению. Борис, в ответ на мое приглашение вместе идти в Технический университет на секцию геологических карт, грустно качает головой.

Разве Вы не знаете, что ночью в Прагу вошли наши войска? Прислушайтесь, что делается на улице.

Подходим к окну. Грохот танковых гусениц. Дробь пулеметных очередей. В университете печальные лица геологов, черные ленточки, пересекающие значки с фамилиями участников. Все готовятся к отъезду. Нацело обрываются все заседания конгресса.

Плакаты: "Иван, ты спас нас от фашизма, зачем опять пришел с войсками в Прагу"?

СЕМИДЕСЯТЫЕ
Годы странствий

А там еще другая даль,
Что обернется далью новой...
А.Твардовский

Выборы в Академию наук СССР, в том числе и в Дальневосточный научный центр. Погрузка в контейнер мебели, книг. Переезжаю в Хабаровск. На улице Истомина в центре города в бывшем купеческом доме занимаю второй этаж. При Дальневосточном институте минерального сырья образовываю Охотско-Майскую экспедицию. В Институте тектоники и геофизики Дальневосточного центра - лабораторию зарубежной геологии. Со мной жена. Сыновья (геолог и геофизик) с семьями из Магадана и Южно-Сахалинска часто у меня гостят. Перемена обстановки - переезд на берега Амура, возобновление и усиление старых дружеских связей, знакомство с молодыми геологами-полевиками - все это создавало возможности для обобщения новых материалов. Этому помогли основанные мною две, по существу взаимосвязанные, организации: Дальневосточный филиал редсовета ВСЕГЕИ по геологической картографии и Межведомственная Дальневосточная стратиграфическая комиссия.

Они и сейчас активно и успешно работают под руководством известных геологов-дальневосточников - Ю.И.Бакулина и М.Т.Турбина. Почему именно этим организациям, сплотившим геологическую общественность края, я придавал особое значение? Известно, что достоверность геологической карты зиждется на детальной стратиграфической основе. Раскрывая с помощью выявления естественной периодизации последовательность формирования толщ в соответствующих районах, геолог решает главную задачу - создание непротиворечивой историко-геологической модели. Достижения, а также нерешенные проблемы в области стратиграфии подытоживались на четырех Дальневосточных межведомственных совещаниях, председателем оргкомитетов которых я был в 1956-1992 годах. Многие биостратиграфы выросли на моих глазах и стали специалистами высокого класса.

К геологической картографии у меня особая привязанность. Сказалось влияние Петербургской - Ленинградской школы Геологического комитета и Горного института. Более 150 лет назад в 1841 году в "Горном журнале" была опубликована "Генеральная карта горных формаций Европейской России". Этим было положено начало развитию в нашей стране важнейшей ветви наук о Земле -геологической картографии, отображающей объективные закономерности строения определенной местности в наглядной графической модели.

В 1956-58 годах под моим руководством были составлены геологическая и тектоническая карты Дальнего Востока, затем серия карт Северо-Западной части Тихоокеанского подвижного пояса и, наконец, всего Тихоокеанского суперрегиона. Это были пионерные работы. Так, издание карт: геологической, нефтегазоносности и угленосности, сейсмичности, поля силы тяжести и других Тихоокеанского подвижного пояса и Тихого океана опередило программу "Циркум-Тихоокеанские карты", начатую позднее США совместно с другими странами.

Это помогло мне осуществить научную командировку на Гавайские острова, где я в Гонолулу демонстрировал первую из названных выше карт. Я познакомился с цепью островов с живым современным вулканизмом, одним из самых величественных проявлений глубинных процессов. Яркая в ночной темноте, расплавленная, местами фонтанирующая лава вулканов Мауна Кеа и Килауэа на островах Гаваи - фантастическое зрелище. И печальные воспоминания о гибели американского военного флота в бухте Пирл Харбор на острове Оаху. Сверху видно, что узкий проход соединяет ее с океаном.

Вслед за Гаваями - экскурсия по Калифорнии и Сьерра-Неваде - начало многолетней работы по проекту "Циркум-Тихоокеанский магматизм", завершившейся изданием под моей редакцией международной карты с легендой на русском, английском, испанском и японском языках. Отрадно, что приоритет наших методов геологической картографии получил мировое признание.

Еще одно впечатляющее путешествие. В аэропорту Эль-Альто на высоте около четырех километров встречают не с цветами, а с кислородными приборами, чтобы поддерживать ими непривычных к горной болезни - сороче - прибывающих пассажиров. А немного ниже, когда открывается вид на Ла-Пас - главный город Боливии, выставленная на столбах смятая в лепешку машина предупреждает об опасностях дорог этой страны. В те семидесятые годы прогрессивный президент генерал Хуан Торрес пригласил небольшую группу советских геологов познакомиться с рудными и нефтяными богатствами Боливии и помочь в составлении новой, более современной геологической карты.

В погребке за чисто оструганными столами с кувшинами вина мы слушали, как известный певец-поэт с переброшенным через плечо широким шарфом, подыгрывая себе на гитаре, пел: "Нам не нужны генералы в голубых мундирах, не нужны коммунисты, нам нужно, чтобы измученный боливийский народ жил по-человечески". Спускаясь в шахты и проходя по штольням знаменитых оловорудных с серебром и полиметаллами рудников Оруро, Льяллягуа, Сьерра-Рика де Потоси, мы видели изможденых горняков, поддерживающих силы, жуя листья коки. Их жизнь обрывалась в 30-35 лет.

Высочайшие Анды с вечными снегами вдоль Тихоокеанского побережья и тропическая сельва в разветвленных вершинах Амазонки - такова незабываемая Боливия, бывшая "Верхняя Перу", освобожденная от свирепых испанских конкистадоров в 1825 г., когда Симон Боливар подписал акт о независимости.

Вскоре планы совместной работы ГЕОБОЛа и нашей группы геологов рухнули. Через две недели после вылета из страны пришел к власти очередной фашиствующий полковник Уго Бансер -"тиранозавр", как именуют в Боливии реакционных военных.

Питательной средой геологической мысли были и остаются Международные геологические конгрессы (МГК). Встречи ученых разных стран, возможности обменяться новейшими достижениями в геологии, науке, верно служащей Человечеству. Геология одновременно и фундаментальная мировоззренческая наука, охватывающая проблемы происхождения Земли и других планет, и прикладная, определяющая минерально-сырьевой потенциал любой страны. В семидесятых годах в Канаде (Монреаль - 1972 г.) и Австралии (Сидней - 1976 г.) были очередные МГК. На этих конгрессах я представлял карты, охватывающие весь гигантский Тихоокеанский суперрегион: "Нефтеносности, газоносности и угленосности", "Сейсмичности", "Аномалии поля силы тяжести", а также Дальний Восток - "Структурно-формационную" и др.

Канада и Австралия имеют прекрасно организованные геологические службы. Они блестяще провели послеконгрессные экскурсии. Была возможность познакомиться как со сложным геологическим строением Кордильер и гор Восточной Австралии, так и с крупными рудными месторождениями (полиметаллическими: Сулливан в Канаде и Маун-Айза в Австралии). У меня, исследователя Тихоокеанского подвижного пояса, к которому принадлежит и Восток России, эти экскурсии оставили неизгладимый след.

В начале 1974 года, находясь в своем уютном кабинете в Хабаровске, я услышал длинный телефонный звонок.

- С Вами будет говорить Министр геологии академик Александр Васильевич Сидоренко.

Неожиданное предложение: возглавить Комитет по координации геологических и геофизических работ в зоне Байкало-Амурской магистрали (КНИР БАМ) и стать редактором VIII - го тома "Восток СССР" монографии "Геологическое строение СССР и закономерности размещения полезных ископаемых". И КНИР БАМ, и главная редколлегия должны были базироваться на ВСЕГЕИ, преемнике Геологического комитета России. Так я вернулся на Средний проспект Васильевского острова.

Снова Санкт-Петербург - город, где я родился. В Ленинграде я окончил среднюю школу и Горный институт. Я уже рассказывал, что в 1941 году и позднее защищал его от свирепейшего врага. Возвращаясь после длительной поездки, я мог, стоя на набережной Невы и вглядываясь в ее темные глубины, медленно, потихоньку поглаживать шершавые гранитные ограждения, мысленно здороваясь с рекой и городом после разлуки.

Повидав многие приморские города - Сан-Франциско, Ванкувер, Сидней, Гонолулу, Тель-Авив, или города, расположенные на берегах крупных рек - Монреаль, Харбин, и познав все их своеобразие и экзотику, я должен сказать, что они не затронули какие-то струны в душе и ни разу не возникло чувство-желание - "Вот в таком городе я хотел бы жить!!!" Совсем другое отношение у меня к двум российским городам - Ленинграду и Хабаровску. В последнем я провел многие счастливые годы.

Милы моему сердцу и другие дальневосточные города. К Владивостоку я впервые подплыл на пароходе темной ночью 1934 г., возвращаясь с Сахалина после двух полевых сезонов и зимовки в городе Оха. Едва различались силуэты сопок, но многие сотни огней, поднимавшиеся вверх, создавали феерическую картину. До меня позднее дошло шуточное высказывание главного архитектора Владивостока. На вопрос, какой существует композиционный план города, он отвечал: "Какой там план? Владивосток имеет только профиль".

И, наконец, пару слов о Петропавловске-Камчатском. Подлетая к нему, я был поражен сияющими снежными вершинами вулканических конусов, протыкающих облака. Они создавали невиданную горную страну космического облика. Спустившись на землю, я разглядел в Петропавловске особый неповторимый стиль города, тяготеющего к красивейшим бухтам, глубоко врезанным в его пространство.

Вторая половина 70-х и первая половина 80-х отданы комплексному изучению региона БАМ. Под руководством координационного совета, впервые преодолев географическую разобщенность и административные границы, создавалась общая концепция геологического строения уникальной по разнообразию тектонических структур горной страны. Древнейшее материковое ядро - Алданский щит с возрастом пород свыше 3,5 млрд.лет - и новейший живой Байкальский рифт, складчатые системы и вулканогенные пояса разного возраста, их сочленение и эволюция, взаимные перемещения и подвижки образовали в ходе длительной геологической истории необычайно сложный тектонический узор обширной территории нашей страны.

На волне общего интереса и увлеченности новизной и, как иногда казалось, требовательностью горной промышленности, геологи шли к незаурядным открытиям и с надеждой ждали скорейшего вовлечения в эксплуатацию уже оформленных в Государственной комиссии по запасам месторождений. Итак, с одной стороны, на западном фланге региона к ранее известным месторождениям железа Алданского района присоединялись Чаро-Токинские железистые кварциты и апатиты Селигдара, а к юго-западу от города Комсомольска успешно разведывались оловорудные месторождения Баджала. А с другой - уже давно ждали разработки такие месторождения, как медный гигант Удокан, асбестовое Молодежное в Бурятии с рудами весьма высокого качества, находящееся всего в 26 км от трассы БАМ, угольное Огоджинское (Амурская область), удобное для открытой разработки, и некоторые другие. Я имел возможность на многочисленных заседаниях Научного Совета по проблемам БАМ АН СССР наблюдать противоречивость и непоследовательность разработок Госплана СССР.

Зловещей тенью, не ушедшей еще и сейчас, является Северо-Муйский тоннель. Для того, чтобы спроектировать уникальное сооружение длиной 15,3 км, требовалась квалифицированнейшая экспертиза специалистов по инженерной геологии, гидрогеологии, сейсмологии, основательные геофизические и буровые работы. Мы до сих пор не знаем фамилий злополучных торопыг-проектировщиков Северо-Муйского тоннеля. Торопливость, нетерпимость к научному заключению, сделанному знатоком региона, ныне покойным, членом-корреспондентом АН СССР В.П.Солоненко, энергично предупреждавшем об опасности проходки тоннеля в условиях особо опасных тектонических деформаций - все это обернулось огромными затратами, и до сих пор строительство Северо-Муйского тоннеля не завершено. Представляется, что этот упрек о недооценке всесторонне обоснованных экспертных оценок, требующих относительно небольших затрат по сравнению с многомиллионными расходами, относится и к современным руководителям крупных промышленных объектов. Строительство тоннелей, в частности Северо-Муйского, показало, что трасса БАМ была выбрана неудачно, во всяком случае на участке Северо-Муйского перевала, без достаточной инженерно-геологической разведки.

Однако нельзя отбрасывать накопленный огромный опыт изучения суровых природных особенностей региона, охватывающего значительную часть Восточной Сибири и Дальнего Востока. Этот опыт должен тщательно изучаться и использоваться при строительстве автомобильных и железных дорог и при любом промышленном и гражданском строительстве. БАМ с его удачами и неудачами как пионерная стройка в районах вечной мерзлоты, повышенной сейсмичности и опасности схождения селей, был и остается плацдармом, откуда будет продолжаться наступление на север Иркутской и Амурской областей, а также в Якутию и Магаданскую область.

Геологи однозначно уверены, что Вторая Сибирская магистраль, при надлежащем вниманиии со стороны Правительства России и добывающих минеральное сырье министерств, в недалекие годы станет постепенно возвращать народному хозяйству страны крупные затраты, произведенные на ее строительство.

За свою долгую геологическую жизнь мне пришлось участвовать или наблюдать за началом бурения в деревне Коробково на КМА в 1930 г., открытием первой обогатительной фабрики в Кировске в 1933 г. на Кольском полуострове и Солнечном оловорудном месторождении вблизи Комсомольска в 1959 г. Когда энтузиазм и упорство разведчиков объединялись в единый сплав с хозяйственной волей руководящих органов, быстро и решительно продвигалось освоение далеких от центра земель. Достаточно для этого вспомнить роль С.М.Кирова в развитии рудной базы Кольского полуострова. Подчеркивая с горечью медленность горно-промышленного освоения региона БАМ, я должен сказать, что Правительство Российской Федерации высоко оценило Совет КНИР БАМ. В начале 1991 года мне, как руководителю работ, и группе геологов и гидрогеологов за создание 2-хтомной монографии и атласа карт была присуждена Государственная премия.

ВОСЬМИДЕСЯТЫЕ - ДЕВЯНОСТЫЕ
Годы на склоне лет

Не жизнь прошла, а мы ее прошли Дорогами нелегкими земли.
Все ближе, ближе к ночи одиночеств.
В.Адмони

Академик Л.И.Седов в книге "Размышления о науке и ученых" (1980, с.341) сказал: "...систематизация накопленного опыта, логическая строгость, ясность и отчетливость в основных посылках и во взаимных связях при теоретических построениях обязательны для дальнейшего продвижения в науке". Достигнуть того, что требует Л.И.Седов, мне вряд ли удалось. Но многолетняя работа по изучению геологического строения и минерагении Востока СССР, Тихоокеанского суперрегиона, а также знакомство с геологией Азии, Северной и Южной Америки и Австралии и склонность к обобщениям привели к созданию своего понимания картины Мира. Начало было положено в 1967 г. опубликованием в журнале "Геотектоника" статьи "Геоблоки", где была высказана идея о глобальной делимости литосферы. Одновременно, в том же году, Д.П.Маккензи изложил главные идеи "тектоники плит", быстро завоевавшие признание большой группы геологов и геофизиков. Прошло четверть века, и в 1992 г. в городе Ужгороде был созван межгосударственный семинар, на котором были рассмотрены принципиальные вопросы происхождения геоблоков, иерархия блоковых структур и их прогнозно-минерагеническое значение.

К XXVIII сессии Международного геологического конгресса в Москве мною была написана и издана книга "Глобальная система геоблоков" (Недра, 1984, 224 с). Как правильно заметил П.Л.Капица, "В нашем столетии решение ряда проблем не может больше ограничиваться масштабами одной страны, их приходится решать в масштабе всей нашей планеты" (Эксперимент.Теория.Практика, 1977, с.331). Философская сущность геоблоковой концепции как элемента общего закона вселенских, галактических и планетарных неод-нородностей была кратко охарактеризована мною совместно с академиком М.А.Садовским в 1988 г. Стало ясно, что учение о геоблоках - существенная составная часть тектоники Земли. Оно не исключает, а скорее дополняет другие теоретические разработки. В эти же 80-е годы я продолжал работы по тектонической систематике. Моя книга "Проблемы тектонической систематики" выдержала два издания (1972 и 1976 гг.).

Новые теоретические разработки коснулись и в целом Советского Союза. В заключительном Х-ом томе (1989 г.) "Геологическое строение и закономерности размещения полезных ископаемых СССР" была мною составлена глава о геологическом районировании страны и ряд других разделов.

Я не завидую тем ученым, которые прикоснулись к сложной мыслительной работе по сведению глобального материала в любой отрасли и, в частности, в геологии. Все время остается неудовлетворенность, что огромные данные последних лет по геологии и полезным ископаемым материков и океанов остаются далеко не освоенными.

Заканчивая этот очерк, я упомяну о последних работах, сконцентрировавших внимание мое и коллег на геологии Приамурья. Долгие, долгие годы Амур служил препятствием для целостного понимания Приамурья - сложной горной страны на стыке крупнейших структур Восточной Азии - Сибирской и Китайской платформ, Центрально-Азиатского и Тихоокеанского подвижных поясов. И наконец сбылась давняя мечта. Совсем недавно, в июле 1994 года, в Харбине состоялось заключительное заседание редколлегии "Геологической карты Приамурья и сопредельных территорий"; главные редакторы ее - Пэн Юньбяо и Л.И.Красный пожали друг другу руки и решили презентовать карту очередной сессии геологического конгресса (Пекин, 1996 г.).

Отныне Амур-Хэйлуцзян - великая азиатская река - объединила усилия российских и китайских геологов в создании общей концепции строения и закономерностей размещения полезных ископаемых на площади 1,8 млн. квадратных километров.

Жизнь человеческая то освещается солнечным светом, то уходит в тень, отдавая дань тяжелым переживаниям. В дни Великой Отечественной войны от рук фашистских убийц погибли на Северном Кавказе эвакуированные из Ленинграда моя мать, сестры и племянницы. А в конце 80-х - начале 90-х годов я потерял жену и двух сыновей. Однако судьбе было угодно теснейше связать меня с геологией, включая полевые экспедиционные работы в прекраснейших заповедных уголках Дальнего Востока, и прикоснуться к теоретическому осмысливанию добытых материалов. Однако в памяти остаются слова Джона Голсуорси: "Какой бы полной и значительной жизнь ни была, всегда остается какая-то подсознательная жадность, ощущение уходящего времени".

Сентябрь 1995 г. С.-Петербург

Редактор В.Ю.Забродин
Художник С.Г.Кисляков
Компьютерный набор Л.В.Ушакова

Издание выполнено Хабаровским государственным горно-геологическим предприятием к 85-летию Л.И.Красного

Идея издания принадлежит Ю.И.Бакулину и М.Т.Турбину

Хабаровск