Нерчинский Завод
Итак, в конце августа 1956 года я приехал в Читу, где размещалась администрация Забайкальской геофизической экспедиции. Сами же партии экспедиции, как и все геологоразведочные партии Читинского Геологического Управления, базировались круглогодично в разных сёлах и посёлках Читинской области, охватывая всю её площадь. Я был направлен на работу в Нерчинско - Заводскую геофизическую партию инженером - оператором. От г. Борзя с попутной колонной машин Райпотребсоюза, нагруженных питьевым спиртом, я выехал по Борзинскому тракту в место постоянного назначения. Ехать нужно было немногим более 300 километров. Мой багаж, помимо скудного житейского гардероба, включал в себя проигрыватель с набором пластинок классической музыки.
После почти суточного, весьма рискованного путешествия с пьяными водителями, я предстал перед начальником геофизической партии Д.П. Винниченко. Он, посмотрев на меня критическим взором, сказал, что я буду работать оператором на геофизических и геохимических съёмках и одновременно отвечать за "попутные" поиски. Так называли тогда поиски радиоактивных аномалий при любых геологических работах. Эти работы проводились в массовом порядке во всех геологических партиях страны под методическом руководством специальных партий Первого Главка.
Мне дали комнату в лёгком cборном (финском) доме при партии. В ней, как я убедился в декабре, ведро воды промерзало к утру до дна.
Село Нерчинский Завод - административный центр одноимённого района расположено на левом берегу реки Алтачи, в 10 км от впадения ее в приграничную с Китаем реку Аргунь, в котловине, окруженной со всех сторон известковыми горами. Возникло село в петровское время, при заводе, который начал ещё в 1704 г. выплавлять серебро из серебросвинцовых руд. Они добывались в окрестных Нерчинских рудных горах на рудниках, на всем протяжении между притоками Амура - Шилкой и Аргунью. Здесь же были многочисленные небольшие золотодобывающие прииски. Сейчас понятие "горный завод" не используется, но оно осталось в топонимике многих сёл этого края.
Местность здесь гористая, хребты, изредка прорезываемые падями (глубокими залесёнными долинами речек и ручьев). В падях и на северных склонах гор развита вечная мерзлота. В таких местах сырость, холодный и густой туман по утрам - явления постоянные. Зимой морозы достигают минус 50°, правда, обычно при солнечной погоде и полном безветрии. Ртуть в термометрах при такой температуре затвердевает. По утрам при безветрии и сильном морозе над селом можно видеть фантастическую картину вертикально стоящих неподвижных дымов от топящихся печей.
На дорогах много "наледей", образуемых ключами, вода которых при выходе из родника замерзает в ледяные площади или нагромождения, затрудняющие проезд. Снега выпадает мало, лыжи не используются. Весной снег не тает, а испаряется на солнце.
Эти места, мало приспособленные для жизни, тем не менее, достаточно обжиты.
В царское время сам Нерчинский Завод и прилегающие к нему посёлки были местами содержания преступников, приговоренных к каторжным работам. Расположенные поблизости Горно-Зерентуйская и Акатуевская каторжные тюрьмы, учрежденные в начале 19 века для горных (серебросвинцовых) разработок, были местами пребывания многих декабристов. Узники Горно-Зерентуйской тюрьмы из числа декабристов посадили единственный в этих местах парк. Хотя бы в этом их "скорбный труд не пропал". Здание этой тюрьмы в 1956 году было здесь единственным каменным зданием и использовалось в советское время как помещение школы. Бывшие каторжане часто оседали в местных сёлах, существенно пополняя местное население, состоящее в основном из бурятов и беглых русских. Кроме того, царское правительство заселяло этот район, прилегающий к китайской границе, забайкальским (даурским) казачеством. В таком смешанном сообществе сформировалось своеобразное забайкальское народное наречие, очень ёмкое и образное, особенно при описании природных явлений:
"А морока-то нонче пусты", то есть облака сегодня не дождевые. Это наречие распространилось затем на всю Восточную Сибирь и сохранилось до сих пор.
Удивительно, что и сейчас в 21 веке эти края вновь стали использовать по старому назначению, например, для содержания известного "государственного преступника" М. Ходорковского, помещённого в исправительную колонию города Краснокаменска, примерно в 200 километрах юго-западнее Нерчинского Завода. Только, видимо, в духе времени это пенитенциарное учреждение размещено не при свинцово-цинковом руднике, а при заброшенном урановом.
Забайкалье, с его суровой природой и своеобразной красотой, всегда объединялись в народном сознании с Нерчинской каторгой и Нерчинскими рудниками. Об этом говорится в известных песнях "По диким степям Забайкалья" и "Славное море священный Байкал".
Во времена моего пребывания Нерчинский Завод был известен также как место проявления таинственной Уровской болезни, названной так по близлежащей реке Уров, где она была наиболее распространена. Эта незаразная болезнь деформировала самым причудливым образом костные ткани человека, причём в одной семье могли быть как здоровые, так и больные люди. Люди, больные этой болезнью, были маленького роста, обычно с искривлёнными конечностями, но умственно вполне полноценные. Молва приписывала им злобный характер, и местные люди их называли "карагазами". Причины этой болезни в те времена установлены не были. Просматривая спектральные анализы многих тысяч металлометрических проб, я обратил внимание на повышенное содержание фтора и редких земель в почвах над широко распространёнными здесь фтор-содержащими гранитами. Очевидно, что и питьевая вода содержала эти элементы и могла избирательно воздействовать на костные ткани человека в процессе роста.
Эти края, как и другие, более приспособленные к жизни, также пострадали во времена раскулачивания и сталинских чисток тридцатых годов, когда были разорено большое количество крепких хозяйств. От них осталась беднота, кормящаяся огородом, коровой, иногда случайными приработками в геологических партиях. В окрестных сёлах не было магазинов, и там я встречал детей, которые не знали, что такое сахар. Работая в Восточной Сибири, я ещё раз мог наблюдать примеры того, что называют "русским гостеприимством". Как бы ни была бедна деревенская семья, но если попадаешь в дом обогреться или заночевать, хозяева поставят на стол всё, что у них есть. Правда, часто угощением была только картошка и "забеленный" молоком чай без сахара. Эта традиция, существующая и сейчас, возникла из-за суровых условий жизни, которые нельзя преодолеть без взаимовыручки.
Село Нерчинский Завод имело типовую структуру районного центра с Райкомом, Исполкомом, Отделом милиции и прочими нужными учреждениями. Сотрудники этих учреждений, конечно, имели право первыми посещать закрома и магазины Райпотребсоюза после получения нового товара. Но обычно продуктов в магазинах почти не было. Самый ходовой товар - питьевой спирт. Наша геофизическая партия снабжалась через относительно богатый Геолснаб и подкармливала, помимо сотрудников партии, местных жителей.
Культурным центром села был, конечно, книжный магазин, куда примерно раз в месяц поступала "дефицитная" литература. Малочисленная местная интеллигенция с нетерпением ждала очередного "завоза".
Нерчинско-Заводская геофизическая партия представляла тогда собой довольно заметную для районного центра организацию со своим автопарком, хозяйственными постройками, спектральной лабораторией, каротажной (скважинной геофизической) станцией, камеральным помещением и складами. Около неё всегда "кучковались" желающие наняться на временную работу местные жители.
В советское время здесь были вновь запущены в работу многочисленные мелкие свинцово-цинковые рудники, хотя они имели небольшие запасы. Если план добычи руды был под угрозой, в качестве руды использовались также свинцово - цинковые отвалы старых серебряных выработок. Основная причина использования этих нерентабельных предприятий - удержать население в этих местах, близко расположенных к советско-китайской границе. Наращивание запасов свинцово - цинковых руд было, как тогда говорили, основным ("титульным") направлением деятельности нашей геофизической партии.
После приезда на место работы я довольно быстро был приобщён к производственному процессу электроразведки, а затем был отправлен в тайгу для проведения геохимической (металлометрической) съёмки 50000 масштаба. В Забайкалье и Казахстане это был тогда основной метод поисков рудных месторождений. Основатели производственной металлометрической съёмки были А.П. Соловов и С.Д. Миллер, внедрившие её в Казахстане в 50-годах прошлого века. В Забайкалье этими съёмками руководил начальник опытно-методической партии Олег Александрович Савадский, ранее работавший вместе с С.Д. Миллером (спектрометаллометрия) и Александр Леонидович Ковалевский (радиометрический анализ металлометрических проб). Обоих я хорошо знал.
Эта съёмка проводилась по визуально размеченным маршрутам с помощью топографической карты масштаба 1:50000 и компаса. В случае появления геохимических аномалий содержаний металлов, (превышающих их кларковое содержание в несколько раз), проводилась детальная металлометрическая съёмка по инструментальной разбитой топографической сети масштабов 1:10000 - 1:5000. Здесь же проводилась магнитометрическая съёмка (обычно зимой) и электроразведочные работы (летом) с целью геологического картирования, выявления тектонических нарушений, кварцевых жил, даек и других геологических структур. После интерпретации выявленные аномалии проверялись горными выработками. Все эти работы сопровождались металлометрическим опробованием с последующим спектральным анализом, радиометрическим анализом тех же проб и каппаметрическими измерениями. Кажется, я первый ввёл эти измерения в практику массового металлометрического опробования. Радиометрические измерения организовал А.Л. Ковалевский, приехавший из Сосновской экспедиции Первого Главка в Нерчинско-Заводскую геофизическую партию, в бытность моей работы там техническим руководителем (техруком) партии.
При радиометрическом опробовании были случаи ураганного содержания эквивалента урана в пробах, объяснённые впоследствии наличием в пробах радиоактивных аэрозолей - продуктов ядерных испытаний.
Те, кто знаком со спецификой металлометрических съёмок масштаба 1:50000, знают, какой это физически тяжёлый и ответственный вид геологических работ. Это площадное обследование местности по прокладываемым на местности маршрутам длиной до 10 километров и расстоянием между линиями маршрутов 500 метров. На каждом пятидесятом метре брались пробы из почвы для последующего спектрального анализа на 40-50 химических элементов, в основном, цветных, редких металлов и редких земель.
Особенно трудна такая работа в начале и середине лета. Это время, когда оттаивает вечная мерзлота. В тайге жарко, душно, сыро. Огромное количество насекомых не дают возможности даже несколько секунд находиться в покое. Люди одеты в толстые защитные спецовки, так называемые "энцефалитки", а их лица защищены сетками Павловского. Это крупноячеистая сетка, пропитанная раствором деметилфтолата, отпугивающим насекомых. Днём это оводы (пауты). Одежда людей и шкуры лошадей черны от сидящих насекомых. Бока лошадей мокры от пота и струек крови. Вечером паутов сменяют комары и мошка. Иногда лошадь не выдерживала и начинала кататься на земле. После этого нужно долго успокаивать животное, чинить сбрую и собирать разбросанный груз. Всё время хочется пить. Даже маленький ветерок кажется спасением.
Во время металлометрической съёмки я должен был измерять радиоактивность в точках отбора проб, наносить маршрут на карту и описывать геологическую обстановку. Отбором проб занимались попеременно двое рабочих, они же несли тяжёлые рюкзаки с пробами. Я, с волочащимся за мной 50-метровым проводом - шнуром и с радиометром на груди, вёл маршрут. В день надо было проходить 15-20 километров, обычно по глухой тайге. Часто нужно было идти километры пути через сплошной бурелом, валёжник и колючий кустарник, почти не ощущая твёрдой земли. Замкнув маршрут на первой точке отбора, поздно вечером бригада, мокрая, искусанная комарами и гнусом, возвращалась в палатку к костру, еде и короткому ночлегу. Утром начинался новый рабочий день. Так приходилось работать всё лето. Отдыхали мы только в дождливые дни. Тогда мы отсыпались, сушили одежду и обувь, слушали радиопередачи из Москвы и "вражьи голоса".
Эта работа несколько снизила пафос моих романтических представлений о ежедневном труде геолога - поисковика, хотя с ним я уже был знаком ранее по студенческим производственным практикам.
В зимнее время было легче, тогда проводились магниторазведочные съёмки и горнопроходческие работы по проверке аномалий.
Такое сезонное распределение работ было обусловлено особенностями геоморфологии и малоснежной и холодной зимой. Зимой для магнитной съёмки были доступны болотистые и труднопроходимые места, а при горных работах (рытье канав и шурфов) мерзлота не протаивала, как летом, и не создавала угрозу затопления или "заплыва" горных выработок. Для работы зимой в тайге строились небольшие зимовья - срубы с плоской крышей, точнее с бревенчатым потолком. Иногда туда набивалось до 20-25 человек. Спали вповалку на нарах, в духоте и жаре, подтапливали всю ночь печь-буржуйку, тем не менее, обувь внизу, под нарами, почти не оттаивала. Выезжали в такие зимовья обычно на месяц, захватив со склада партии замороженные мясо и хлеб, крупу, макароны, иногда личную картошку, хранимую во время перевозки в спальных мешках. Деликатесом были пельмени с Борзинского мясокомбината, которые брали мешками. Иногда в них попадались замороженные мыши.Горные работы проводились с "пожогом", для чего из тайги привозились на лошадях стволы сухих деревьев, которые укладывались в месте проходки и поджигались. Спустя несколько часов, грунт оттаивал и можно было начинать копать. В мои обязанности зимой входило задание горных выработок для проверки ранее выявленных аномалий, их геологическое документирование, радиометрическое обследование и металлометрическое опробование. И, конечно, я должен был оценивать выработку каждого рабочего и составлять наряды на оплату. Рабочая публика была самая разношёрстная - от бывших заключённых, до спившихся полуинтеллигентов из районных учреждений. Впрочем, пили они только после прибытия на базу и получения месячного расчёта, и уж, конечно, до потери сознания.
Мне тогда казалось, что на горных работах (проходке канав, шурфов) хорошую выработку должны давать только физически крепкие люди. В действительности, это не совсем так. Часто малосильный, но ловкий рабочий, экономно рассчитывающий каждое свое движение и использующий нехитрые приспособления (лист железа для подбора породы, например), вырабатывал гораздо больше сильного, но нерасчётливого проходчика. Тот же быстро выдыхался.
Магнитная съёмка зимой тоже имела свои специфические особенности. Она проводилась по предварительно разбитой на местности топографической сети 5000-10000 масштаба (50 - 100 метров между линиями пунктов измерений и 10 - 20 метров между пунктами). Зимой обычно было почти всегда тихо, солнечно и сухо, поэтому работали даже при температуре минус 40°. Но при малейшем ветре были обморожения. Из-за сильных морозов нужно было дышать в сторону от прибора, чтобы не сбить настройку уровней магнитных кварцевых весов М-2. Несмотря на весьма старую конструкцию этого магнитометра, точность съёмки обычно требовалась весьма высокая, поэтому измерения проводились с использованием магнитной опорной сети.
Следует сказать, из-за должностных перемещений (сначала - инженер оператор, затем начальник отряда и технический руководитель партии) характер моей полевой работы с годами несколько изменился. Зимой были периоды камеральных работ и составления годового геолого-геофизического отчёта с последующей поездкой для защиты в геологическое управление в Читу. Были также кратковременные командировки в другие геофизические партии для ежегодной приёмки полевых материалов. Это были периоды общения с коллегами и, естественно, умеренного расслабления.
Работать мне было интересно. Я даже ни разу не пользовался ежегодным отпуском. Решение поехать сюда казалось правильным. Как писал В. Высоцкий: "Мой друг уехал в Магадан, снимите шляпу, снимите шляпу. Уехал сам, уехал сам. Не по этапу, не по этапу".
Особенностями металлогенической характеристики юго-восточного Забайкалья в пробах делювия и, соответственно, в широко распространённых коренных выходах палеозойских гранитоидов, были повышенные содержание бериллия, олова, редких земель, бора и фтора. В тоже время этот район издавна считался типичным примером полиметаллической металлогенической провинции. Нерчинско-Заводская геофизическая партия при мне открыла несколько оловянно-бериллиевых рудопроявлений, что было ново для этого известного полиметаллического (свинцово-цинкового) рудного пояса. Одно из таких рудопроявлений (Аркиинское), в открытии которого я принимал непосредственное участие, передали впоследствии в разведку. Окончательного результата, к сожалению, я не знаю, ибо впоследствии стал заниматься аэроэлектроразведкой.
Наша партия была всегда на хорошем счету в экспедиции и почти всегда занимала первые места в ежеквартальном социалистическом соревновании. Правда, критерии для определения успеха почти ничего не имели общего с творческими результатами работ. В то время основным показателем успешной работы было пресловутое выполнение плана в физическом и денежном выражении. Обычно, "первоокрывательство" месторождений приписывалось не поисковикам, открывшим месторождение, а разведчикам, которые осваивали при горно-буровых работах несравненно большие денежные средства.
В этом отношении начальник партии Д.П. Винниченко был мастером бухгалтерии и гроссмейстером планирования. Это был суровый немногословный человек, прошедший тяжёлую жизненную школу, метеоролог по специальности, но неплохой, как тогда говорили, "практик" в геологии. Он прекрасно ориентировался в правилах игры с выполнением плана. Тактика его была проста и смела одновременно. Он обычно проваливал план одного квартала (как правило, наиболее трудного - третьего) и выполнял с небольшим превышением остальные три. Для маневрирования он создавал "заначку" из сэкономленных ранее физических точек наблюдений, металлометрических проб и кубометров горных выработок. При контроле заначку всегда можно было оправдать необходимостью проверки, повторения измерений или отбора проб. А в "провальном" квартале он уходил в отпуск, возлагая проблему выполнения плана на меня, как технического руководителя. Вознаграждением такой тактики были почти регулярно получаемые коллективом партии за выполнение плана денежные премии, весьма приличные по тем временам.
Мне казалось, что такой "затратный" способ планирования и отчётности никак не применим к геологическим работам. Уже позднее, в самый разгар хрущёвской оттепели по этому поводу у меня был неожиданный разговор с куратором ЦК КПСС по геологии. Как я попал к нему на беседу - это отдельная история.
С 1956 по 1961 год я ни разу не был в отпуске. И вот, В феврале 1962 года местком Западного геофизического Треста, где я тогда работал, выделил мне путёвку в санаторий в Алуште. Делать в такое время там было совершенно нечего. Размышляя о недавнем своём производственном опыте, я себя "завёл" на тему бессмысленности затратной экономики в геологии. Было время перемен. Ведь надо же и в геологии менять систему планирования!
На обратном пути после отпуска останавливаюсь в Москве иду в редакцию газеты "Известия". Беседую с известным корреспондентом (кажется, его фамилии была Куракин). Излагаю наболевшее, интереса не проявляет. Раздосадованный выхожу из редакции, недалеко Ильинская площадь. Вывеска "Приёмная комитета Народного контроля при ЦК КПСС". Захожу и неожиданно легко попадаю на приём к нужному сотруднику. Опять меня "понесло". Он выслушал меня внимательно, потом поднимает трубку и спрашивает: "Кто у нас в ЦК по геологии? Тут у меня сидит один геолог, рассказывает. Старыми порядками попахивает. Прими его". Так я попал на приём к куратору по геологии при ЦК КПСС Михаилу Михайловичу Михайлову. В отличие от предыдущих собеседников, тот явно разбирался в геологических делах. Я спросил его, работал ли он в геологии. Оказывается 25 лет служил в Министерстве Геологии.
В беседе со мной он терпеливо объяснял мне, что затратный механизм планирования был принят Госпланом как единый для всех отраслей народного хозяйства, включая геологию. Он был частью централизованной плановой социалистической экономики. Осведомившись несколько раз у меня, не нужно ли мне что-то лично, куратор с облегчением "отфутболил" меня в "Экономическую газету".
Мне стало окончательно ясно, что "затратное" планирование удобно и выгодно партийной номенклатуре и чиновничеству, которое сидело в органах Госплана и в Министерствах, в том числе, как впоследствии мне пришлось убедиться, и в Министерстве Обороны, а мой юношеский максимализм просто наивен и смешон.
Довольно скоро у меня появился интерес к аппаратурным приложениям моей специальности. Причинами этому послужило два обстоятельства: по мере накопления опыта я стал квалифицированным, но узким специалистом, только по своему геологическому региону, что характерно в целом для полевых геологов. Я же хотел найти более универсальное применение, не столь тесно связанное с геологическими особенностями района работ. Другое обстоятельство - это устаревшая аппаратурная база, применявшаяся в нашей геологической отрасли. Сначала я пытался кое-что усовершенствовать, например, сделал и запустил установку для измерения магнитной восприимчивости металлометрических проб, а затем, поняв, что мне не хватает специальных знаний в области радиоэлектроники, поступил на 3 курс радиотехнического факультета ленинградского Северо-западного заочного политехнического института.
Это решение определило мою дальнейшую профессиональную судьбу.
В характеристике, выданной мне начальником партии для поступления в институт, значилось: "физически вынослив, скромен, трудолюбив", что было для меня тогда высшей похвалой.
Время моей работы в Забайкалье совпало с периодом так называемой оттепели в политической жизни страны. Это придавало дополнительную энергию рабочему энтузиазму, который охватывал тогда меня и моих молодых товарищей. Как-то раз со мной произошёл небольшой инцидент, поставивший меня на место. В один из периодов, когда я замещал начальника партии, мне передали письмо на английском языке из шведского города Мёльме от 14-летнего мальчика, который сообщал, что он увлекается минералогией и просит прислать ему минералогические образцы пород и руд, характерные для нашего района. Письмо почему-то было вскрыто и переведено на русский язык (как я потом узнал, по инициативе почтовых работников). Я вместе с геологом нашей партии собрал небольшую посылочку, и мы отправили её по указанному в письме адресу. Через несколько дней меня навестил некий "компетентный" человек из Читы и устроил допрос с пристрастием. Времена были всё-таки либеральные и, наверно, поэтому я отделался устным выговором. Мальчик посылочку, конечно, не получил.
Проработав в Нерзаводской геофизической партии 4 года и рассудив, что я могу остаться здесь на длительное поселение, я решил вернуться в Ленинград. Замена мне нашлась в лице моего институтского товарища Бориса Васильева, который до этого работал техруком соседней Калганской партии.
Нерчинский тракт
Такой вот геофизик
Я - техрук
В каротажной мастерской. Нерзаводской геофизической партии
Это только с виду рай
Пора бы и в зимовьё
« Забайкальская тайга зимой
Западный геофизический трест
В Ленинграде мне предложили деятельность, которая заинтересовала меня, как геофизика с аппаратурным уклоном. Меня приняли на работу инженером - геофизиком в опытно-методическую аэроэлектроразведочную партию Западного Геофизического треста. С тех пор судьба связала меня надолго с использованием, а затем и с разработкой авиационной геофизической аппаратуры.
Аэроэлектроразведочные методы поисков и геологического картирования в то время только начинали внедряться. Пионером в этом отношении были канадские фирмы, создавшие ряд аэроэлектроразведочных методик для поисков сульфидных медно-никелевых месторождений подобных, обнаруженным ранее в провинции Онтарио. В СССР такие месторождения были известны около Норильска и в районе Печенги на Кольском полуострове. Эти не очень богатые по содержанию, но огромные по запасам месторождения занимают также и большую территорию. Поэтому наземные поиски и наращивание запасов медно-никелевых месторождений такого типа сопряжены с большими затратами. Аэроэлектроразведочные методы позволяют в значительной степени повысить эффективность поисков, тем более что районы, перспективные для них, обычно находящиеся в приполярных широтах, малонаселенны и труднопроходимы. Принцип действия аэроэлектроразведочных методов заключается в электромагнитном воздействии на геологическую среду излучающим устройством, размещённым на самолёте (методы индукции и "вращающегося" магнитного поля) или на земле (метод "бесконечно" длинного кабеля). В последнем случае в районе поисков размещается стационарное мощное генераторное устройство (генераторная группа), которое питает переменным током низкой частоты заземлённый на концах электрический кабель длиною до 15 километров. Вторичное электромагнитное поле от геологических объектов во всех этих методах измеряется выносным приёмным устройством, которое буксируется летательным аппаратом (самолётом, вертолётом). Медно-никелевые месторождения обычно приурочены к геологическим разломам, которые хорошо фиксируются аэроэлектроразведкой, особенно методом бесконечно длинного кабеля. Воздушная съёмка позволяет охватить такими исследованиями достаточно большую площадь и наметить по её результатам перспективные участки для более детальных работ.
Методами аэроэлектроразведки в то время занимался Всесоюзный институт методики и техники разведки (ВИТР), разработкой аппаратуры - Львовский институт машиноведения и автоматики Академии Наук УССР, а геофизическая партия, в которой я стал работать, должна была заниматься производственными испытаниями всего аппаратурно-методического комплекса. В 1960 - 61 годах мне пришлось в качестве лётного инженера - оператора участвовать в самолётных испытаниях методов индукции (Львов) и вращающегося магнитного поля (Сортавала, Карельская АССР). Работы эти были очень непростыми при проведении полётов и в методическом отношении. В методе вращающегося магнитного поля использовались два летящих друг за другом самолёта Ан-2, один из которых в выносной гондоле буксировал - приёмное устройство. В другом, в 100 метрах сзади, находилось генераторное устройство и большая двухрамочная излучающая антенна, которая обвивала весь самолёт. Полёты производились на высоте 50 метров и летали мы по 5-6 часов. На этой высоте всегда была очень сильная "болтанка". И её не выдерживали не только я, но и штурман экипажа. Болтанка сопровождалась отвратительным запахом горелого масла и дуста, которым пропах самолёт за время предыдущего его использования для нужд сельского хозяйства. В одном из полётов, когда я, как обычно вручную, с помощью лебёдки стал выпускать гондолу, мне не хватило обычных двух гигиенических пакетов. Поэтому я, ничтоже сумняшеся, открыл дверь летящего самолёта и решил освободить содержимое одного пакета. С трудом я удержался, чтобы меня не вытянуло наружу. Раздался хлопок и содержимым пакета "спутной" струей залепило ветровое стекло летящего за нами самолёта. Тот потерял ориентировку и возвратился на аэродром в Петрозаводске. Потом я долго отмывал ветровое стекло второго самолёта от приставшего к нему намертво винегрета. Так, в историю Северного отряда гражданской авиации вошёл новый лётный анекдот.
Этот оригинальный отечественный метод аэроэлектроразведки (его автор известный геофизик Ю.Б.Шауб) по технике безопасности и причинам организационного порядка не получил дальнейшего распространения.
По-другому сложилось положение с методом бесконечно длинного кабеля, который использовался в вертолётном варианте. Он оказался очень успешным как в районе Норильска, так и на Кольском полуострове. Здесь мне, уже в качестве начальника лётного отряда, довелось проработать несколько полевых сезонов, вплоть до 1964 года. Начальником нашей аэроэлектроразведочной партии был мой институтский товарищ Н.Н. Савельев, который прекрасно организовал этот сложный вид геофизическим съёмок в непростых арктических условиях. Основная тяжесть лётно-операторской работы на борту вертолёта МИ-4 легла на другого выпускника Горного Института К. В. Маляревского. Ему приходилось летать в день до 8 часов с несколькими посадками вертолёта на дозаправку.
Норильский медно-никелевый район расположен на территории полуострова Таймыр, и включает в себя несколько крупных месторождений, генетически связанных с породами базальтового состава. Медно-никелевые руды, иногда богатые, иногда вкрапленные, содержат также кобальт, золото, серебро и элементы группы платины. Руды разрабатываются открытым и шахтным способами. Вблизи наиболее крупных залежей в 1935 году заключёнными был заложен горнорудный посёлок и построен горно-металлургический комбинат. Интересна судьба открывателя этого месторождения геолога Н.Урванцева, которого, как рассказывали, сажали дважды в лагеря сначала за то, что он завысил запасы, а затем за то, что их занизил. С 1953 года Норильск стал городом, самым крупным за Северным полярным кругом.
Я помню, когда мы в начале июня 1962 года прилетели в Норильск, дороги в город ещё были завалены снегом, вдоль них были протянуты канаты, чтобы не потеряться во время пурги. Окна автобусов, разбитые во время длительной полярной ночи, были заделаны фанерой. Центр города, внешне почти привлекательный, выглядел странно из-за того, что дома, во избежание протаивания вечной мерзлоты, стояли на сваях, между которыми свободно гулял обычно сильный в этих местах ветер. Это очень суровое место на Земле. В качестве предела возможности работы на открытом воздухе там использовалось магическое число 40 (40+0, 30+10 и т.д.). Здесь первое слагаемое - минусовая температура в градусах, второе - скорость ветра в метрах в секунду. Пределом того, что там наблюдается каждый год, является 80. В июне, когда начиналось интенсивное таяние снежных заносов, иногда вылезали "подснежники" - трупы замерзших бродяг.
Во времена нашего пребывания там наш вертолётный отряд базировался на территории аэродрома "Надежда". Нам предоставили барак, где ранее содержали заключенных. Там планировали полёты, готовили и обсуждали полётные задания, обрабатывали результаты аэроэлектроразведочной съёмки, ожидали "погоду" и, просто, жили. Очень точно передана зарисовка быта такой жизни А.Городницким в "Песне полярных лётчиков"":
Кожаные куртки, брошенные в угол,
Тряпкой занавешено низкое окно.
Бродит за ангарами северная вьюга,
В маленькой гостинице пусто и темно.
Командир со штурманом мотив припомнят старый,
Голову рукою подопрёт второй пилот,
Подтянувши струны старенькой гитары,
Следом бортмеханик им тихо подпоёт.
………………………………………………..
Лысые романтики, воздушные бродяги,
Наша жизнь - мальчишеские вечные года.
Прочь тоску гоните вы, выпитые фляги,
Ты, метеослужба, нам счастья нагадай.
Обслуживающий нас экипаж вертолётчиков принадлежал Управлению Полярной авиации, которым руководил тогда известный полярный лётчик-челюскинец Н.Каманин (в дальнейшем руководитель подготовки космонавтов). Мне приходилось с ним встречаться при составлении договора на аренду вертолёта. Вертолёт получить было тогда очень непросто. Поэтому, когда в 1962 году администрацией Норильска наш вертолёт направили на тушение грандиозного пожара в "деревянный" город Игарку, во избежание возможного длительной задержки там экипажа, я полетел вместе с ним и, как, оказалось, поступил предусмотрительно. Другой проблемой, связанной с производством полётов, было получение разрешения на полёты с одновременным запрещением полётов в закрытых, по соображениям секретности, районах.
Лётчиков, работающих тогда в Заполярье, отличали профессиональное мастерство, мужество и юмор. В жизни это были люди с оригинальными увлечениями и взглядами. Для командира экипажа по фамилии Спица, казалось, не было невыполнимых заданий в наших трудных и опасных полётах. Штурман экипажа Юра Порай был тонким знатоком русской поэзии и коллекционером … кладбищенских эпитафий. Помимо многочисленных баек о жизни и работе лётчиков в Заполярье, они рассказывали, как строили железную дорогу, которая должна была соединить Воркуту, Салехард, Дудинку и Норильск. Дорога эта, называемая "дорогой смерти", в условиях тундры была обречена на разрушение. До Енисея она была построена по мерзлоте буквально на костях тысяч заключённых ГУЛАГа, чтобы в следующую весну развалиться. Но ветка от Дудинки до Норильска, всё-таки, была запущена.
В те времена, когда мы там работали, многие авиаторы рассказывали и о недавнем испытании 50 - мегатонной водородной бомбы на недалеко расположенной Новой Земле. Мы знали, что в этих местах повышенная радиоактивность, но особого значения этому не придавали.
Кольские месторождения никелевых руд вблизи норвежской границы уступали по запасам Норильскому месторождению, тем не менее, их обслуживал очень крупный комбинат "Североникель" в городе Мончегорске. Чтобы использовать его мощности, не хватало руды и её подвозили, даже из Норильска. Проблема увеличения собственных запасов давно назрела, для чего и нужно было изучить обширные фланги основной группы месторождений, где могли бы находиться скрытые залежи. В частности, мы работали в районе небольшого, но весьма перспективного месторождения "Ловно - озеро", вблизи финской границы. Здесь мы не могли воспользоваться аэродромом, как в Норильске, и нам пришлось вместе с экипажем подготовить для нашего вертолёта небольшую взлетно-посадочную площадку с тем, чтобы он мог взлетать при сильном ветре и "по-самолётному", то есть экономно, без зависания.
Климатические условия на Кольском полуострове неизмеримо мягче, чем на Таймыре - сказывается влияние Гольфстрима, природа не такая скудная, хвойные леса и чистые реки были полны всякой природной живности. Наш лагерь размещался на берегу живописного озера в прекрасно подготовленных землянках и домах, в которых когда-то стоял финский батальон. У озера была оборудована сауна. Но купаться (после приёма сауны) в озере надо было осторожно, так как дно его представляло собой оружейную свалку. Здесь мы базировались два полевых сезона. Мимо нас проходила дорога на только что построенную Верхне - Туломскую ГЭС, её проложили финны для обеспечения стройки со своей стороны. Меня тогда удивляло, как аккуратно обустроена и оборудована эта грунтовая дорога. Финны любили заезжать в наш лагерь, мы их встречали по-русски гостеприимно. Имел место и товарообмен - водка на модные тогда нейлоновые рубашки.
К несчастью, сезон 1962 года завершился трагедией. Специфика работы с аэроэлектроразведочной аппаратурой состояла в полётах на минимально допустимой высоте (около 50 метров) с "обтеканием" рельефа. Такие работы очень опасны, ибо в случае отказа двигателя, вертолёт не успевает войти в режим авторотации. Во время полёта из вертолёта на трос - кабеле выпускалась гондола с приёмным устройством, которая транспортировалась за вертолетом, ниже линии полёта на 30-40 метров. В одном из последних рабочих дней, уже поздней осенью, при полёте над лесом гондола попала между деревьями. Защитный пиропатрон, отсекающий при перегрузке трос-кабель с гондолой, не сработал. Трос-кабель от гондолы оборвался, амортизировался и попал в лопасти вертолёта. Вертолет упал в озеро. Экипаж остался жив, но трое наших товарищей, находящиеся в грузовом отсеке вертолёта Ми-4, погибли. Среди них была геофизик - интерпретатор Таня Субботина, которая впервые полетела на маршрут, чтобы посмотреть на лётную работу "вживую", инженеры-операторы Володя Иванов и Женя Лисицын.
Я в это время возвращался в Ленинград после полевого сезона в Норильске. В Ленинграде сразу же стал заниматься похоронными делами. Принимал на аэродроме цинковые гробы, которые сопровождал муж Тани Субботиной. Затем вместе со своим коллегой по аэроэлектроразведочным работам К. Маляревским посетил редакции газет "Ленинградская Правда" и "Вечерний Ленинград", с тем, чтобы узнать можно ли написать о наших погибших товарищах некролог. Естественно, нам было отказано со ссылкой на возможное решение этого вопроса заведующим Отделом агитации и пропаганды Обкома Партии тов. Е. Зазерским. Мы, добились у него приёма в Смольном. Между нами состоялся примечательный разговор. На нашу просьбу он отреагировал примерно таким образом: "Ваши товарищи известные артисты, учёные или политические деятели? Нет. В таких случаях мы не публикуем никаких некрологов, и вообще произошедшее нетипично для нашей советской действительности".
Там же, на Кольском полуострове практиковалась зимняя заброска бочек с топливом на лёдовую поверхность озера, затем вылавливание этих бочек из озера, и заправка вертолёта из этих бочек. Однажды вертолёт по недосмотру механика был заправлен смесью бензина и воды. Только счастливая случайность помогла избежать ещё одной трагедии (штурман забыл планшет с топографической картой, и двигатель вертолёта заглох только после приземления).
Сезонный характер работы позволил мне уделять внимание учебе в Северо-западном заочном политехническом институте, где я посещал лекции по радиотехнической специальности. Хотелось усовершенствовать весьма громоздкую ламповую аппаратуру, сделанную во Львове. С ней нам пришлось много работать и изучить её возможности. Вместе со своим коллегой по аэроэлектроразведочным работам и соучеником по Горному институту К. В. Маляревским я с энтузиазмом стал в свободное от работы время конструировать макет вертолётной части аппаратуры с использованием транзисторной элементной базы (это был 1963 год). Одновременно нами был сделан малогабаритный вариант измерителя для наземной проверки аэроаномалий. Оба прибора успешно прошли производственные испытания, и мы представили их на городскую выставку, а затем на Всесоюзную Выставку радиолюбителей. Там мы, неожиданно для себя, заняли 1 место по разделу "Применение радиоэлектроники в народном хозяйстве". Нам было приятно получить дипломы и значки мастеров радиоконструкторского спорта из рук председателя жюри, известного советского полярника Э.Кренкеля. Этой работой заинтересовалось наше министерство, и меня рекомендовали на дальнейшую работу в Особое Конструкторское Бюро Министерства Геологии.
Крайний Север
В Норильске в июне
21 июня 1966 года, Полярный Урал
Иногда работать было не очень удобно
На Кольском полуострове. Обедаем
Начало нового дня. Кольский полуостров
Там же, на заготовке дров, справа В. Сайковский
Особое Конструкторское Бюро
Таким образом, с 1964 года я стал работать ведущим конструктором отдела электроразведочной техники ОКБ Министерства Геологии (с 1980 года, вошедшее в НПО "Рудгеофизика"). Тогда приоритетным направлением в ОКБ была разработка космических трёхкомпонентных магнитометров для искусственных спутников Земли и планет. Коллективом ОКБ, рукодителем которого был Б.К.Викулин, а главным инжененером Н.И. Цизлинг, была налажена разработка, а затем и выпуск серии космических магнитометров, хорошо показавших себя при работе в космосе.
Электроразведка была, безусловно важным, но не первостепенным направлением. Проблем с выбором темы у меня особых не было, так как я пришёл в ОКБ со своими наработками, необходимо было просто согласовать в каком направлении их развивать и осуществлять. Во-первых, нужно было запустить в серийное производство наземную аппаратуру, которую мы успешно опробовали в полевых условиях и которая стала пользоваться спросом в партиях, применяющих различные методы индуктивной электроразведки, а не только метод длинного кабеля. Во-вторых, это было время перехода устаревшей геофизической аппаратуры на современную элементную базу. Я тогда уже приобрёл некоторый опыт в разработке транзисторных узлов низкочастотной электроразведочной аппаратуры. К тому времени из Западного треста перешёл в ОКБ и мой товарищ К.Маляревский, с которым мы продолжили сотрудничество на новом месте. Ещё раньше к нам проявил интерес руководитель коллектива разработчиков во Львовском институте машиноведения и автоматики АН УССР, профессор Л.Я. Мизюк, который пригласил меня в заочную аспирантуру. Была согласована тема моей учёбы в аспирантуре, которая соответствовала названию темы, выполняемой мною на работе (типовые и унифицированные узлы для электроразведочной аппаратуры).
Конечно, одного энтузиазма было недостаточно, и я продолжал учиться без отрыва от производства, посещая городские курсы повышения квалификации по транзисторной электронике, занятия по теории линейных цепей при Военной академии связи. В результате я специализировался как электронщик на разработке линейных избирательных схем на основе преобразователей сопротивления. Это направление легло в основу реальных разработок, которые в дальнейшем пошли в серийное производство, что было отражено в моей диссертации. На тему диссертации мною с соавторами были написаны несколько статей и две монографии. Особенно плодотворно у меня получилось творческое сотрудничество с И.М. Филановским, который впоследствии был вынужден уехать в Канаду из-за ложных обвинений, связанных с, так называемым, "самолётным" делом.
Не останавливаясь на подробностях, могу сказать, что в дальнейшем аспирантуру я закончил и в 1970 году защитил кандидатскую диссертацию в Московском геологоразведочном институте.
Этому предшествовала одна необычная работа, возникшая совершенно неожиданно.
В Узбекистане в 130 километрах от Бухары в пустыне Кызыл-Кум, в местности, которое носит название Урта-Булак, разведывалось очень крупное месторождения природного газа. В результате халатности буровиков взорвалась одна из разведочных скважин на этом месторождении, и возникший газовый фонтан воспламенился. Газ поступал с глубины более 3 километров под давлением в 400 атмосфер из газоносных пластов, экранированных соляным куполом. В день выгорал объем газа, достаточный для снабжения всего Урала. Попытки заглушить пожар обычными способами у устья скважины приводили к тому, что газ диффундировал через перекрывающие соляной купол рыхлые отложения и загазовывал близлежащие населённые пункты, достигая даже Бухары. Необходимо было перекрыть ствол горящей скважины в плотных пластах соляного купола. Вначале буровики пытались решить проблему собственными силами. Они пробурили несколько вспомогательных скважин в попытке найти ствол аварийной скважины на глубине. Но в связи с тем, что аварийная скважина не имела данных инклинометрии (замеров искривления), это им сделать не удалось. В результате газовый фонтан горел почти 3 года, пока кто-то не пожаловался в ЦК партии на такую бесхозяйственность. И вот тогда-то была спущен сверху масштабный план ликвидации аварии на основе подземного ядерного взрыва и дана команда создать ликвидационную группу из специалистов Министерства Геологии, АН СССР и Министерства среднего машиностроения (атомной промышленности).
Предполагалось, что определением точки перекрытия скважины займётся Министерство Геологии, необходимыми исследовательскими работами - АН СССР, а за перекрытие ствола скважины ядерным взрывом должно отвечать Министерство среднего машиностроения. Министерство Геологии представляли геологи - буровики местного Геологического управления, отраслевые институты и наше ОКБ. АН СССР отвечала за проведение сейсмических исследований геологического разреза и аэросъёмку местности до и после взрыва. Как сразу выяснилось, вся надежда на определение места перекрытия скважины была возложена на геофизиков. Было создано несколько геофизических бригад для работ по методам скважинных исследований: магнитному, акустическому и электромагнитному. Как оказалось в дальнейшем, самым эффективным оказался последний. Электромагнитным методом занимались московский институт ЦНИГРИ (лаборатория В.И. Векслера) и ленинградское ОКБ. Подготовить необходимую аппаратуру было поручено мне и инженеру Е.Ксендзову. В основу её была положена серийно выпускавшаяся скважинная амплитудно-фазовая аппаратура САФИ-3А, скважинный снаряд которой должен выдерживать давление более 400 атмосфер, а электронную начинку нужно было модернизировать в транзисторном исполнении для работы в условиях температур до 120 градусов. Такая температура ожидалась в скважине на глубине 3 километров. На случай возможных аварий в скважине нами было подготовлено несколько комплектов аппаратуры.
Вместе с москвичами ранней весной 1966 года мы прибыли к горящему фонтану. Местность, в которой мы должны были работать - это типичная песчаная пустыня с редким колючим кустарником, большим количеством ящериц, змей и прочей пустынной живности. Горящий факел представлял собою фантастическое зрелище, особенно ночью. Из песков с рёвом, как из огромной форсунки, вырывался под огромным давлением столб пламени, достигая высоты 70 метров. К факелу можно было подползти, прикрывая лицо, не ближе чем на 100 метров, так как одежда начинала сильно нагреваться и парить. Ночью птицы слетались на свет, и было иногда видно, как их горячим воздушным потоком затягивало в пучину огня. Местность покрылась копотью и огромное множество змей сползались для охлаждения в небольшое окрестное озеро.
Нас разместили в передвижном вагончике на расстоянии примерно полукилометра от горящей скважины. Вагончик дрожал от непрерывного грохота, и при открытой двери мы почти не слышали друг друга.
Принцип действия метода, который нами использовался, основан на заряде ствола аварийной скважины переменным электрическим током. В недалеко расположенной вспомогательной скважине измерялись пространственные составляющие электромагнитного поля от этого тока. По результатам измерений определялось направление и кратчайшее расстояние до ствола горящей скважины. Эти данные мы ежедневно передавали в штабной вагончик для корректировки направления дальнейшего бурения вспомогательной скважины. Таким образом, удалось близко подойти к стволу горящей скважины на глубине примерно 2 километров. И как говорили буровики, можно было осуществить перекрытие обычным тротиловым зарядом. Но машина этого грандиозного плана была запущена, затраты были предусмотрены.
К этой точке были пробурена скважина большого диаметра для помещения там ядерного заряда мощностью порядка 30 килотонн тротилового эквивалента. На завершающем этапе этими работами руководил один из ведущих учёных - атомщиков страны академик Ю. Б. Харитон. Взрыв ядерного устройства привёл к боковому смещению плотных пластов соли, и через несколько минут фонтан потух. Применение ядерного заряда с такой целью было осуществлёно впервые в мире.
Об этих работах тогда в советской прессе сообщено не было, но шведской сейсмической службой тогда было зарегистрировано в этом районе шестибальное землетрясение.
Для меня эта эпопея, длительностью примерно в полгода, окончилась тем, что однажды меня с Е.Ксендзовым пригласили в Первый отдел и под подписку ознакомили с приказом министра о поощрении нас денежной премией по 60 рублей каждому (видимо, в каком-то соответствии с истраченным на нас фондом зарплаты).
В дальнейшем разработанная методика и аппаратура использовались для выполнения подобных работ в Афганистане.
Особое Конструкторское Бюро (продолжение)
1969 год был для меня переломным. С этого времени моя рабочая судьба стала тесно связана с заказами военно-промышленного комплекса, а точнее с заказами ВПК, что расшифровывается как Военно-Промышленная Комиссия при Совете Министров СССР.
Началось всё почти незаметно. Тогда мне вместе c ведущим конструктором ядерно-физического отдела ОКБ Л. Кобылянцевым на конкурсной основе предложили принять участие в разработке военного аэромагнитометра нового поколения, предназначенного для поисков подводных лодок. Аэромагнитометр должен был действовать, как подсистема, в новом авиационном поисково-прицельном комплексе. Эта работа осуществлялась по Решению ВПК в соответствии с Постановлением ЦК КПСС. Головным исполнителем было назначено ОКБ А.Н. Туполева. Запланированные первоначально сроки были очень жёсткие. Альтернативным вариантом был квантовый магнитометр. Им занималась отдельная лаборатория. Нашей задачей было создание феррозондового аэромагнитометра, который по своей разрешающей способности и помехоустойчивости имел бы в сотни раз лучшие характеристики, чем разработанные в другом отделе ОКБ магнитометры для космических аппаратов, и намного лучше предшествующей модели в ламповом исполнении. Опыта же по созданию и испытаниям военных аэромагнитометров мы не имели. Возможно, по этой причине к нашим работам относились, как к побочному направлению. Мы принялись за эту работу с "чистого листа".
Остановлюсь на некоторых особенностях тогдашних работ по Постановлениям ЦК КПСС и Правительства. Этими работами занимались все промышленные министерства, изделия которых носили оборонный характер. А их было большинство. Работы по Постановлениям были наиболее приоритетными и материально обеспечивались лучше других. Они подготавливались на основе предложений "заказывающих" Министерств (а это были министерство Обороны и примыкающие к нему министерства оборонного профиля: общего и среднего машиностроения, авиационной промышленности, судостроения и др.). В Постановлении закладывались план-график выполнения всех этапов работ, головное министерство и головная организация, состав соисполнителей и, наконец, меры материального и морального поощрения. Последние предусматривались в виде премий различного уровня, включая Ленинские, и в виде большого количества выделенных правительственных наград, включая звания Героя Советского Союза - лётчикам-испытателям и Героя Социалистического Труда, - обычно, главным конструкторам.
На таких предприятиях, как КБ Туполева, своеобразно решался вопрос присвоения учёных степеней и званий. Сам А.Н. Туполев, как руководитель, решением Полютбюро был определён в действительные академики АН СССР, а его главные конструктора все поголовно имели докторские степени, которые ВАК утверждал списком с подачи А.Н. Надо сказать, что новоиспечённые доктора не кичились этими степенями и обращались к таким как я, на совещаниях, не иначе, как "Ну ка, Наука, скажи…".
С объёмом финансирования этих работ больших проблем не было. Всегда наблюдалась тенденция со стороны заказывающих управлений и их представительств на местах увеличить финансирование оборонных заказов, так как от этого зависел их удельный вес и значимость в общем объёме работ организации - исполнителя. Здесь ограничительным фактором со стороны военного заказчика служила отчётность при освоении затрат. Но и исполнитель, даже при большом желании, обычно был не в состоянии освоить предлагаемое финансирование, для него всегда существовали такие ограничители, как фонд зарплаты и численность работающих.
Познакомившись позже с механизмом принятия решения и финансирования в военно-промышленной сфере, я ещё раз убедился в том, что "затратная" экономика не является исключением только для геологической отрасли. Наоборот, это был один из основополагающих принципов социалистической экономики, который после исчерпания всех ресурсов и привёл страну к краху.
Но тогда работы по Постановлениям были хорошо организованы, материально обеспечены и почти всегда обречены на выполнение. При этом гарантами успеха выступали сами генеральные конструкторы (в нашем случае, А.Н.Туполев), имеющие огромное влияние на первых людей государства. Они своим авторитетом обеспечивали выполнение работы и, в случае необходимости, легко оформляли перенесение сроков. Это, конечно, касалось, прежде всего, только головной организации. А она, как "паровоз", вытягивала соисполнителей.
Перед началом работы, которую мы должны были выполнять, нашего тогдашнего административного начальника вызвали на совещание к Генеральному Конструктору А.Н. Туполеву. Тот хотел ознакомиться с принципом действия магнитного метода при поисках подводных лодок с самолёта, который для этого проектировался.
Был подготовлен соответствующий доклад и иллюстрации к нему. Во время доклада Андрей Николаевич сидел в кресле и, как все заметили, после нескольких вступительных слов, задремал. Докладчик недоумённо посмотрел в сторону окружающей свиты. Те показали ему знаками - "не обращай внимания, продолжай". Затем Генеральный Конструктор уже откровенно заснул. Как только докладчик кончил говорить, А.Н. встрепенулся и, обращаясь к докладчику, произнёс такие слова: " Я ничего не понял, но знаю, что без твоего говна наша машина никому не нужна". На этом совещание было закрыто.
А.Н. был колоритной фигурой. Он сочетал в себе такие качества, как талант и чутьё прекрасного инженера, организационные способности руководителя огромного коллектива и, при необходимости, мог вести себя, как хитрый и осторожный дипломат. И многочисленные байки, которые рассказывали о нём, скорее свидетельствуют, что он пользовался непререкаемым авторитетом и как крупный конструктор, и как человек.
Запомнилась одна из таких баек. Первым заместителем А. Н. Туполева был известный авиаконструктор А. Архангельский. Их кабинеты были рядом. Как-то Архангельского навестил его приятель профессор-химик и попросил его познакомить с А.Н. "Нет проблем. Сейчас после совещания у А.Н. я тебя и познакомлю". У Туполева совещание только что закончилось, оно было очень бурным, обсуждались причины плохой износоустойчивости покрышек колёс шасси нового самолёта при посадке. Архангельский представил гостя. Туполев хмуро поинтересовался: "Кто это?" "Ах химик?", схватил лежащий на столе кусок горелой резины и стал хлестать несчастного профессора, приговаривая "Вот тебе, вот тебе". Архангельский с трудом остановил разбушевавшегося шефа.
Другим по характеру человеком был сменивший отца на посту Генерального Конструктора Алексей Андреевич Туполев. Мне приходилось с ним встречаться в его огромном кабинете при обсуждении вопроса снижения магнитных помех на проектируемом самолёте. В техническую сторону проблемы он вникать не хотел и вёл себя холодно и высокомерно. Про него таких баек, как об отце, я не слышал. А гордость советской авиации самолёт ТУ-144, главным конструктором которого его поставил отец, как известно, закончился свалкой этих списанных самолётов на окраине аэродрома в городе Жуковском. Помню, что особой популярностью среди работников испытательного комплекса имели провода питания компьютеров этих самолётов, состоящие из чистого серебра. Сотрудники испытательной базы приспособили для изготовления серебряных цепочек.
Народное словцо, которое употребил А.Н., очень метко определяло существо амбициозного проекта, в котором мы участвовали. На основе ракетоносца стратегического назначения ТУ-142 создавался универсальный поисково - прицельный комплекс, который, по замыслу военного заказчика, должен был сочетать поисковые, следящие и ударные функции при поисках и уничтожении подводных лодок вероятного противника. При постановке этой работы игнорировался известный инженерный принцип: любое многофункциональное изделие будет посредственным в каждом отдельном своем применении. Кроме того, такой большой самолёт не мог летать на малых высотах, что было существенным недостатком при поисках. Но деньги, и деньги огромные, на эту работу были выделены, и их надо было тратить.
Магнитометрическая подсистема самолёта должна была частично компенсировать недостатки размещённой на самолёте очень дорогой подсистемы акустического обнаружения, которая использовала многочисленные акустические буи различных типов, сбрасываемые с самолёта во время поиска. Эти буи были безвозвратными потерями в каждом полёте. Магнитометр выполнял поисковые функции без подобных расходных средств и поэтому был неизмеримо более дешёв в применении. Недостатки же магнитного метода, заключающиеся в зависимости от магнитных помех, создаваемых самолётом и его оборудованием, и относительно небольшая дальность обнаружения, должны были быть устранены разработчиками магнитометра. В нашем случае нельзя было обойтись без снижения магнитных помех до приемлемого уровня путём доработок самолёта и его оборудования и компенсации остаточного уровня с помощью компенсатора магнитных помех. Его нужно было специально разработать для этого самолёта и ввести в состав магнитометра.
Применение авиационных магнитных средств обнаружения подводных лодок началось ещё во время второй мировой войны. Уже тогда в авиации США и Великобритании стали создаваться небольшие специализированные противолодочные самолёты, базирующиеся на авианосцах. В дальнейшем это направление стало развиваться. Было создано новое поколение противолодочных самолётов класса "Орион", которые размещались на многочисленных базах стран НАТО, и палубных самолётов класса "Викинг", базируемых на авианосцах. Эти самолёты проектировались с учётом размещения на них только акустических и магнитных обнаружителей и минимального времени подлёта к районам поиска. Кроме того, эти самолёты могли летать на предельно малых высотах, что особенно важно для эффективного применения магнитного обнаружителя подводных лодок. Ударные же функции возлагались на другие авиационные средства. Отечественная морская авиация также оснащалась авиационными магнитометрами, которые несколько уступали по характеристикам американским. Но главное было в другом: отечественная военная доктрина противолодочной обороны исходила из отсутствия подходящих авианосцев и ограниченного количества зарубежных аэродромов базирования. Именно поэтому и появился проект на основе самолёта дальнего радиуса действия. И именно поэтому этот проект в применении оказался мертворождённым.
Время шло, макет нашего варианта авиационного магнитометра вырисовывался всё отчётливее, помимо основного измерительного магнитного канала, он включал магнитометрическую систему ориентации, устройства компенсации магнитных помех и обработки информации. Под эту работу в нашем ОКБ был создан специальный отдел военных феррозондовых магнитометров. В то же время квантовый вариант магнитометра, на который была сделана основная ставка, не получался.
Меня вызвали в Москву на макетную комиссию для согласования места размещения магнитометра на новом самолёте. Конечно, идеальным вариантом был бы вариант размещения приёмного датчика магнитометра в выпускной гондоле, подобно тому, как это делается в случае геологического аэромагнитометра. Заказчик, исходя из тактико-технических требований к самолёту, категорически возражал против этого варианта. В результате было выбрано место на самолёте, где магнитные помехи могли быть в какой-то степени минимизированы. Это была верхняя кромка киля в хвостовой части самолёта. При этом удалось принципиально договориться с главным конструктором самолёта о доработке его конструкции в части применения немагнитных материалов. Однако это место оказалось крайне неблагоприятным по условиям воздействия вибрационных и ударных нагрузок на серийных самолётах.
Итак, стало ясно, что первые лётные испытания опытного образца самолёта будут проводиться с феррозондовым вариантом лётного макета. Вскоре меня назначили главным конструктором магнитометрической подсистемы самолёта и ввели в состав Совета главных конструкторов по всему проекту. Надо было вникать во все сопутствующие проблемные вопросы. Руководство ОКБ Туполева к тому времени осознало существование технических проблем по базовому прототипу самолёта и попросило нас сформулировать предварительные требования к доработке самолёта и его оборудованию. Для этого нам предоставили возможность обследовать самолёт-аналог, который базировался на одном из аэродромов морской авиации на северо-западе России. Обследование осуществлялось на, так называемом, девиационном круге - в месте, где экспериментально определялись магнитные поправки к показаниям системы навигации самолёта. Работы проводились зимой при сильных морозах. Для исключения влияния различных помех нами использовалась специально разработанная методика измерения постоянного магнитного поля самолёта и магнитного поля при включении (выключении) основных его электропотребителей на четырёх основных магнитных курсах самолёта. В этих работах, методических и экспериментальных, много было сделано моим товарищем Владимиром Бадаловым, с которым я проработал вместе много лет.
Измерения проводились с помощью 3-компонентного магнитометра, который мы специально подготовили для подобных работ. Основная точка наблюдений была верхняя кромка киля хвостового оперения на 14 метровой высоте над землёй. Для этого использовался аэродромный подъёмник. Самолёт устанавливался на девиационном круге попеременно на основные магнитные курсы (0, 180, 90, 270 градусов). На площадке подъёмника ставился на треноге 3 - компонентный магнитометр, он ориентировался по осям самолёта. Затем с помощью автомобильного буксировщика самолет медленно удалялся от точки наблюдения. Таким образом, фиксировались все три пространственные составляющие магнитного поля самолёта в этой точке. Аналогично, только без транспортировки самолёта, определялось влияние включения-выключения оборудования, изменение магнитного поля при перемещении стволов пушек в хвостовой части самолёта и выпуске - уборке шасси. По результатам этих измерений определялся уровень возможных магнитных помех от самолёта в полёте и рассчитывались предварительные коэффициенты, которые в дальнейшем нужны были при разработке компенсатора. В дальнейшем эта методика с небольшими корректировками использовалась на всех самолётах и вертолётах морской авиации, использующих магнитные обнаружители подводных лодок.
После нашего наземного обследования были сформулированы необходимые требования, которые должны были быть выполнены при проектировании нового самолёта. Эти требования состояли из двух основных разделов - требований к конструкции самолёта и к его электрооборудованию. Надо отдать должное главному конструктору самолёта (им тогда был заместитель Генерального Конструктора Н.Н. Базенков), что он проявил понимание наших требований и распорядился выполнить их в максимальном объёме на первом опытном образце самолёта. Нужно было провести большие работы по переводу основных потребителей постоянного тока самолёта на двухпроводное питание, при котором магнитные помехи от контуров с током минимальны. Все стальные крепёжные элементы конструкции киля должны быть заменены немагнитными титановыми. В дальнейшем нам предложили самим проконтролировать немагнитную доработку киля самолёта в сборочном цеху опытного завода ОКБ Туполева.
Позже боевую часть, где мы впервые познакомились с этими огромными самолётами морской авиации, я неоднократно посещал. Это был большой авиационный гарнизон, размещённый в глухой глубинке. Здесь приходилось бывать на конференциях по обмену опытом применения противолодочной авиации. Сюда съезжались представители заказывающих управлений, военных институтов, авиационных частей и "промышленности", то есть все, кто имел отношение к разработке. Естественно, эти сборища сопровождались и неофициальными встречами с выпивками. Иногда наблюдал, как часовой вытягивался в струнку перед полковником, который едва держался на ногах. Впрочем, подобные празднества в, так называемых, "генеральских" домиках были и на более высоком уровне. На конференции преобладали парадные доклады, имеющие мало общего с действительным состоянием боевой подготовки. А непарадную сторону лётной службы можно было видеть на гарнизонном кладбище, где каждая из могил насчитывала 9 -11 погибших - по числу членов экипажа разбившихся самолётов.
Вначале, в процессе освоения новых самолётов, радовали пытливость и энтузиазм молодых лётчиков - лейтенантов этого гарнизона, которые рассказывали и расспрашивали об особенностях работы и применения авиационных магнитометров при поисках. Встречаясь с ними через год, я не узнавал этих ребят. Они как-то поблекли, стали равнодушными, пропал их оптимизм и интерес, хотя большинство из них были уже в более высоком звании. Главное в службе: "положено - не положено". К месту службы они относились, как к ссылке, которая не даёт никаких привилегий по сравнению с их товарищами, служившими на крайнем Севере.
Первые, как и почти все дальнейшие, авиационные испытания нового самолёта с новым авиационным магнитометром проводились при базировании на авиационной базе военно-морского испытательного института в центральной части Крыма. Из числа молодых инженеров - разработчиков нашего отдела были подготовлены несколько инженеров - операторов для работы на борту самолёта. Для получения допуска к полётам им пришлось прыгать с парашютом. Один из них, мой старый товарищ, А.Реймерс, впоследствии стал известен тем, что во время военных сборов, впервые летая на самолёте ИЛ-38 с нашим магнитометром, обнаружил иностранную подводную лодку.
Полётам предшествовали наземные проверки эффективности доработок самолёта, примерно так же, как и на самолёте - аналоге. Полёты проводились в акватории Чёрного моря над советскими подводными лодками. Первые лётные испытания аэромагнитометра прошли вполне удовлетворительно и дальнейшие этапы разработки, вплоть до государственных испытаний и передачи аппаратуры на серийное производство, прошли без особых проблем или, точнее, с обычными рутинными неурядицами.
По завершении опытно - конструкторских работ меня вызвали в Москву на согласование вопросов, связанных с вознаграждением, заложенным в Постановлении за эту работу. Здесь я ещё раз смог убедиться в том, как "затратный" механизм работает при принятии подобных решений. Предусмотренные Постановлением правительственные награды ("знаки", как их несколько цинично называли) распределялось по организациям - участникам работы в соответствии … с их затратами на зарплату за время работы. Также определялось и сумма материального вознаграждения. Несмотря на то, что огромное ОКБ Туполева взяло наше ОКБ НПО "Рудгеофизика" в свою компанию на получение Премии Совета Министров первой степени, мы получили только небольшую её часть. Награждение "знаками" определялось, прежде всего, инструкциями наградных отделов Министерств (были и такие), в которых регламентировались правила и последовательность представления к наградам и квоты, выделяемые на рабочих, коммунистов, комсомольцев, женщин и т.д. Поэтому появилось множество награждённых, практически не участвующих в работе, в том числе, чиновников министерств. Несколько запланированных званий Героев получили также лётчики - испытатели.
В целом, в инженерно-техническом плане наша работа всё же получилась. Появились новые заказы. В нашем ОКБ была создано научно - исследовательское отделение поисковой магнитометрии, которым мне довелось руководить до 1984 года.
В развитие выполненной работы, наш авиационный магнитометр был опробован на других самолётах морской авиации, специально приспособленных для поиска подводных лодок: ИЛ-38 (класса американского самолёта "Орион") и самолёта-амфибии БЕ-12. Эти лётные испытания и наземные контрольные проверки доработки самолётов проводились в районах Феодосии, Севастополя, Саки, Геленджика, Нового Афона и Североморска. Особенно успешно этот магнитометр проявил себя на самолёте ИЛ-38, который в такой комплектации стали продавать за границу.
Были также попытки использовать этот авиационный магнитометр в необычных проектах. Один из них противолодочный экраноплан, известный на Западе, как "Каспийский монстр". Он был создан в конструкторском бюро в г. Горьком, где Главным Конструктором был известный создатель судов на воздушной подушке и судов на подводных крыльях Р.Е. Алексеев. Это был гигантский аппарат, больше похожий на корабль, оборудованный многочисленными двигателями, способный лететь со скоростью самолёта на высотах от нескольких метров над поверхностью воды до нескольких километров. По этим возможностям он очень подходил и для магнитного метода поиска. К сожалению, эта уникальная отечественная разработка по разным причинам, в том числе из-за смерти Р.Е. Алексеева в 1980 году, не была в полной мере реализована, а в период перестройки работы в этом направлении вообще зачахли. Работы по созданию аналогичных экранопланов разной грузоподъёмности сейчас стали проводиться на Западе, о чём свидетельствует недавно показанный по немецкому телевидению фильм.
Надо сказать, что при работах над аэромагнитометром в стремлении повысить разрешающую способность феррозондового магниточувствительного датчика, на то время были получены весьма низкие шумовые характеристики, мало уступая лучшим квантовым датчикам, разработанным как в СССР, так и за рубежом. Это способствовало тому, что измерительный канал магнитометра мы использовали для других приборов, в частности, трёхкомпонентной магнитовариационной станции для обнаружения и определения параметров высотных ядерных взрывов. Физической предпосылкой такого метода было то, что высотный ядерный взрыв вызывает возникновение контуров с током вокруг Земли (в ионизированном слое верхних слоев атмосферы) и появление характерных сигналов (магнитных вариаций), фиксируемых наземной магнитовариационной станцией. По измерениям сетью таких магнитовариационных станций определялись координаты и мощностные характеристики ядерного взрыва. Эта работа была успешно проведена и стала применяться сначала для обнаружения высотных ядерных взрывов, а в дальнейшем при контроле соблюдения соглашения о запрещении испытаний ядерного оружия.
Но всё-таки большинство военных заказов, в которых мне приходилось принимать участие, как показали дальнейшие события, не послужили истинному повышению обороноспособности страны. Они отражали, прежде всего, всегдашнее стремление военно-промышленного комплекса к дорогостоящим и амбициозным проектам. Уже после передачи на серийное производство, чтобы как-то окупить произведённые затраты, противолодочные самолёты с разработанными нами аэромагнитометрами стали продавать в третьи страны.
При профессиональном интересе к технической проблеме как таковой, со временем росла личная неудовлетворённость, и появилось желание вернуться к аппаратурной тематике геологического назначения.
Обсуждаем результаты механико-климатических испытаний, изделия (так тогда говорили) на испытательной базе в Курголово. Слева направо: А. Рымшан, я, В. Богданов, Л. Рискевич, старший Заказчика В. Беспалов
Поисково-прицельный комплекс Ту 142-М (http://www.rusarmy.com/avia/tu_142m.htm).
Датчик магнитометра в обтекателе на верхней кромке киля, вблизи кормовой орудийной установки.
В командировке на лётных испытаниях. Полезное с приятным... Я в командировке, жена с сыном в отпуске. Коктебель, 1970 г.
Здесь разработчики, военные заказчики и приёмщики. И, конечно, всякое военное и гражданское начальство
Каспийское "страшилище" (http://www.warlib.ru/index.php?id=000149, http://www.warlib.ru/articles/000149/orlenok_2.jpg).
На нём тоже испытывали магнитометр "Ладога"
Участники разработки изделия "Ладога" и непричастные к ней после церемонии награждения (я -крайний справа). Справа от меня главный инженер ОКБ Н.И. Цизлинг, затем Генеральный директор НПО "Рудгеофизика Л.П. Жоголев. В центре представитель Министерства Геологии
ВИРГ и аппаратура "ЭРА"
С 1984 года я перешёл на научно-исследовательскую работу во Всесоюзный институт разведочной геофизики (ВИРГ) ведущим научным сотрудником в отдел прогнозирования научно-производственного объединения "Рудгеофизика". Накопился немалый инженерный и научный опыт разработки аппаратуры и её использования, и представилась возможность этот опыт проанализировать и обобщить. Это нашло отражение в нескольких научно-исследовательских отчётах и печатных работах. Основной вывод был неутешительным. При достаточно высоком уровне научных исследований в области прикладной разведочной геофизики, перспективы и прогноз развития отечественного геофизического приборостроения, как военного, так и гражданского назначения, виделся в неблагоприятном свете. Основная причина этому - многолетнее отставание в технологии производства высокочувствительных приёмных датчиков магнитного и гравитационного полей, средств обработки информации и прочих комплектующих изделий, требующих наукоёмкого производства. Сейчас такой вывод, наверно, кажется тривиальным, так как он подтвердился действительностью двух последних десятилетий.
В 80 - годы возник кризис в связи с отсутствием опытно-конструкторских разработок, обеспечивающих геологическую отрасль новой геофизической техникой. Мне же хотелось вернуться в геологию, помня ещё допотопную технику, на которой я работал в 50 годах в Забайкалье. В институте старшим научным сотрудником Б. Сапожниковым была разработана оригинальная методика бесконтактной электроразведки. В ней использовался вместо обычно применяемого постоянного, переменный ток низкой частоты и емкостные электроды. Им был сделан неплохо зарекомендовавший себя в полевых условиях макет аппаратуры (собранный с использованием унифицированных узлов, которые я когда-то разрабатывал). Я предложил, минуя этап эскизно-технического проектирования, разработать заводской опытный образец под шифром "ЭРА" (электроразведочная аппаратура), испытать его, снабдить текстовой документацией и передать официально на завод "Геологоразведка" для серийного выпуска. Нам с Б. Сапожниковым было разрешено создать небольшую группу, куда был приглашён в качестве разработчика Л. Дукаревич, инженер ОКБ из моего бывшего отдела и мой однокашник А.Г. Гончаров. Л. Дукаревич тогда занимался цифровыми измерениями. А. Гончаров специализировался на разработке генераторов низкой частоты.
Б. Сапожников, человек необычайно пытливый и работоспособный, взял на себя методическое обеспечение этой интересной разработки. Я участвовал в этой работе, как разработчик её аналоговой части и составитель текстовой документации. Конструкторскую часть разработки выполнял завод. Наша маленькая группа работала дружно и с воодушевлением.
В то время передача изделия на серийный выпуск было весьма трудным и болезненным мероприятием. Она часто длилась долгие годы. У нас этот этап прошел относительно гладко. Первая партия аппаратуры, выпущенная заводом, насчитывала более 100 штук. Это было интересная пора. Мы старательно опекали каждого покупателя аппаратуры, при необходимости демонстрировали аппаратуру в действии, с увлечением занимались совершенствованием аппаратурных и методических возможностей. Тогда, во время послеперестроечного упадка геологической отрасли, неожиданно аппаратура "ЭРА" стала пользоваться большим спросом для целей, не имеющих прямого отношения к геологии: поискам и определением состояния различных трубопроводов.
"Потерянные" трубопроводы были очень частым явлением в промышленном строительстве. Причина этому была в том, что при строительстве допускались многочисленные отклонения от проектной документации, которую затем забывали корректировать.
Нами были разработаны несколько специальных методик магнитного и электрического заряда и выпущена специализированная для таких работ аппаратура. Об аппаратуре "ЭРА" узнали за рубежом, и несколько комплектов, изготовленных нами, были проданы в другие страны. В дальнейшем, опуская второстепенные перипетии и подробности, Л. Дукаревичем, который показал себя как талантливый разработчик и отличный организатор, было создано малое предприятие, а затем и частное, куда я перешёл работать в 1992 году после выхода на пенсию. Вспоминаю об этом времени с чувством большого удовлетворения от выполнения этой интересной и полезной работы.
С 2001 года Л. Дукаревичем были разработаны и изготовлены новые серии приборов "ЭРА-МАКС", которые сейчас пользуется большим спросом в стране и за рубежом.
Хотелось бы рассказать об одной необычной работе, связанной с использованием аппаратуры "ЭРА".
В детские времена все мы, ленинградские школьники, обязательно бывали в доме княгини Волконской, где в последний год своей жизни снимал квартиру А.С. Пушкин. Сюда его привезли после трагической дуэли умирать. Дом этот окружен ореолом святости для всех людей, говорящих на русском языке, и адрес Мойка, 12 известен всей России. Но святость святостью, а время делает свое дело. Так или иначе, но в 70-х годах дом пришлось поставить на капитальный ремонт, длившийся долгие годы. Наши дети росли, когда на набережной Мойки стоял глухой забор, за которым мрачно темнели полуразрушенные облупившиеся стены. Время от времени вопрос долгостроя поднимался в печати. Запомнилась одна телевизионная передача, где Д.С. Лихачев проникновенно говорил о Пушкине и горевал о том, что целое поколение лишено возможности как-то соприкоснуться с этим домом. Последние кадры показывали всеми уважаемого пожилого академика, безнадежно удаляющегося от прославленных руин, в которые фактически превратились стены квартиры А.С. Пушкина.
Дмитрий Сергеевич все-таки дожил до завершения капитального ремонта и нового открытия дома-музея А.С. Пушкина. Это была радость для всего города. Бережно восстановлена мемориальная квартира Пушкина, а остальная часть дома превращена в лекторий и залы с поясняющей экспозицией.
Но в бочку мёда всё же попала ложка дёгтя. Следует сказать, что в ленинградских домах, расположенных по берегам каналов, из-за высокого уровня грунтовых вод обычно не практиковалось сооружение подвалов. А вот в музее-квартире А.С. Пушкина подвал после ремонта соорудили и устроили там гардероб. Поэтому не было ничего удивительного в том, что на стенах и потолках помещений музея стали появляться пятна сырости. Попытки устранить их обычными средствами ни к чему не приводили. Только что высушенные и забеленные участки через несколько дней вновь отсыревали. Ясно было, что после ремонта в помещение музея каким-то образом стала поступать влага, и это могло самым губительным образом сказаться на состоянии имеющихся в музее бесценных экспонатах.
Нас, как геофизиков, занимающихся дистанционными исследованиями, кто-то рекомендовал директору музея-квартиры Галине Седовой.
Она сообщила нам, что среди других реликвий в музее хранится последний сюртук Александра Сергеевича и она не переживёт, если во время её директорства этот сюртук истлеет. Она также сетовала, что в результате ремонта было ликвидировано печное отопление и оставлены только декоративные части печей, без дымоходов, а именно система дымоходов обеспечивает естественную вентиляцию помещений.
Мы взялись определить места проникновения воды в подвальное помещение с помощью разработанной нами аппаратуры "ЭРА". Мы ползали по гранитному полу подвального этажа со специальными приёмными и питающими электродами и измеряли наведённые генератором низкой частоты электрические потенциалы. Таким образом, было исследовано состояние водонасыщенности грунтов под зданием, без вскрытия гранитных плит пола. Подвал дома представляет собой бетонную ванну, погруженную в грунтовые воды, разгружающиеся в Мойку. А местами проникновения воды, как оказалось, были некоторые стыки бетонных блоков и плит по периметру фундамента. В дальнейшем эти стыки были герметизированы и проникновение воды, таким образом, было устранено. Мы же тогда были горды своей причастностью к сохранению этого бесценного памятника русской культуры.
Электроразведочная аппаратура "ЭРА"
Л.И. Дукаревич
Встреча дома у Л.И. Дукаревича с Б.Г. Сапожниковым. 2006 год
Поездки по стране
В командировочных поездках, в пути или в местах назначения я встречался иногда с людьми известными, в том числе с популярными актёрами. Как-то, будучи в командировке в Феодосии, я жил и столовался в гостинице вместе с молодым тогда актёром В. Гафтом, который снимался там в каком-то романтическом фильме.
Был также период многочисленных командировок в Москву и обратно, в вагонах фирменного поезда "Красная стрела" и приравненных к нему по уровню обслуживания ночных экспрессов. Здесь известные артисты встречались почти в каждой поездке. Простоватый и лукавый Ник. Крючков, артисты А. Миронов, В. Моргунов, Н. Волков - обычно они ездили целыми компаниями на съёмки, юбилейные встречи или просто, как называлось у них, "на чёс" - левые концерты. Достать билеты на такой фирменный поезд было трудно, поэтому часто приходилась ездить, выплачивая проводнику вагона определённую сумму и получая от него свободное место в вагоне, а в конце поездки использованный билет для отчёта. Как-то раз с местами было особенно туго, и молоденькая проводница поместила меня в своё купе на второй полке за занавеской. В соседнем купе я заметил М. Боярского. Потом к нему как-то бочком прошёл О. Басилашвили. Произошла радостная встреча, хотя, я думаю, вполне ожидаемая, так как билеты на поезд они получали, наверняка из одного источника. Басилашвили запел из Мишиного репертуара тех лет "Пора, пора, порадуемся на своём веку...". Миша забегал, засуетился, что-то заказывал через проводницу, я же залёг на свою полку, зашторил занавеску и задремал. Вдруг занавеску отдернули, и я увидел усатую Мишину физиономию и его вопрос меня ошеломил: "Леночка, вы не спите?". Чего только не бывает в дороге.
Надо сказать, что времена моего длительного (обычно несколько месяцев) пребывания в командировках в Крыму мы использовали и для семейного отдыха. В частности, одно время мы жили в Коктебеле и в свободное от моей работы время лазали по скалам Кара-Дага, собирали образцы яшмы и гальку сердолика, купались в море.
Но, в основном, в те годы мы, со всей наземной службой и экипажем лётчиков-испытателей, останавливались в гостинице "Волна" в пос. Приморском в 15 километрах к востоку от Феодосии, вблизи от военного института - организации, в которую мы были откомандированы. Часто в эти командировки и обратно мы летали на служебных военных и туполевских самолётах. С одной такой поездкой связан следующий забавный случай.
Однажды возвращался я после совещания в Феодосии домой на служебном транспортном самолёте. Было много малознакомых мне военно-гражданских попутчиков, плотно набившихся в герметизированный отсек самолёта. Никаких кресел там не было. Как обычно, сразу после взлёта эта публика стала открывать портфели с коньяком и закусью, а затем за импровизированными столами (чемоданами) выпивать и закусывать. Я притулился, где-то полулёжа у окошка. Один из знакомых мне военных стал усиленно приглашать к "столу". Я, стесняясь незнакомой компании, стал отказываться и отнекиваться. С каждым тостом приглашения были всё настойчивее. Но я стоял, как скала. А потом заметил на себе изучающий взгляд незнакомого лётчика-полковника. Вдруг тот протискивается ко мне и очень проникновенно говорит: "Я Вас понимаю. Но скажите, как Вы лечились?"
Со студенческих времён у меня возник интерес к минералогии и кристаллографии. Затем он превратился в хобби. Я стал собирать коллекцию минералов и пополнять её во время своих многочисленных поездок по стране. В первые годы работы в ОКБ, занимаясь гражданской геофизической тематикой, я принимал участие в испытаниях аппаратуры в разных районах страны. Это были относительно кратковременные, но интересные всех отношениях, поездки. Я побывал тогда на месторождениях меди и золота в Узбекистане, на поисках месторождениях пьезокварца на Полярном Урале, на некоторых месторождениях Среднего Урала. Оттуда я старался привозить интересные в минералогическом отношении образцы. Большое пополнение моей коллекции дали места размещения бывших Петергофской и Екатеринбургской гранильных фабрик, свалка завода "Русские самоцветы", где я копался в 60 годах. Позже я стал использовать и отпускное время для подобных поездок.
Вместе с моим товарищем В.Бадаловым мы однажды провели отпуск, работая рабочими в геологоразведочной добычной партии, на месторождении агатов на Северном Тимане. Путь туда был через "деревянный" город Нарьян-Мар. В городе нас поразили бродячие ездовые собаки, которых отпускали на летние "вольные хлеба" оленеводы. Они сбивались в небольшие стаи и носились вполне осмысленно по городу. Собаки жили своей жизнью, и их никто не боялся. Казалось бы, это только северный колорит. Но об этой особенности заполярных мест вспомнилось во время нашей с женой поездки в 2004 году в Неаполь, где недалеко от клодтовских коней, подаренных городу Александром II, нашу туристскую группу окружила стая бездомных собак - грязных и беспородных обитателей центра города. Видимо, в южных местах в собаках живет пастушье предназначение. Они старались сбить нас в стадо и честно охранять. Когда на площади Плебисцита показалась полицейская машина, наши защитники с остервенелым лаем бросились на нее, рискуя попасть под колеса. Полицейские на полной скорости ретировались. Так было дважды. Расстались мы с собаками в галерее Умберто I. И там, в роскошном пассаже среди модных магазинов и ресторанов, собаки тоже чувствовали себя как дома.
До места работы на берег Печорского моря нас забросил вертолёт. Агаты добывались путём взрыва прибрежных скальных миндалекаменных базальтов. Как вспомогательные рабочие добычной партии, мы с приятелем должны были отбирать по сортности, извлекаемые из миндалин агаты. Моё рабочее место находилось прямо в тундре на берегу моря. Я работал на обрезочном станке, который питался от генератора переносного движка, и опиливал верхушки агатовых "булек". Сортность образцов агатов определялась по нормативным документам 30х годов на технические агаты. Самые неинтересные в художественном отношении однотонные и однородные агаты - халцедоны шли первым сортом, а агаты с прекрасно выраженным концентрическим рисунком, браковались, как неоднородные. Естественно, у меня рука не поднималась их выбрасывать. С тех пор я пристрастился не только к коллекционированию поделочных минералов, но и к их обработке.
Вблизи этих мест находился ракетный полигон. Наверно поэтому в местных речках отсутствовала рыба, а в тундре часто попадались изуродованные остатки обшивки ракет, которые мы использовали в непогоду в качестве укрытия. Но живность в тундре всё-таки была. Это стада северных оленей (их тоже отпускали на свободный летний выгул), часто попадались песцы, а в море недалеко от берега резвились нерпы.
Однажды всей семьёй мы проводили отпуск в Ильменском минералогическом заповеднике на Южном Урале. Там мы с женой провели магнитную съёмку. Сделать эту съёмку я предложил местным геологам после того, как в местном музее обратил внимание на отсутствие общей геологической карты заповедника. Жили мы в посёлке Миассово в помещении бывшей "шарашки", где когда-то работал известный специалист по радиационной биологии Н. Тимофеев-Ресовский, известный многим по повести Д.Гранина "Зубр". Радиационный фон там действительно был выше допустимого, и мы должны были принимать меры предосторожности. Нашего сына сотрудники местной геологической партии, живущие в этом доме, часто пугали: "не ходи в подвал, там мутанты".
Заповедник этот замечателен не только в минералогическом отношении, но и в природном. Хотя его пышная растительность, возможно, стимулировалась влиянием расположенного недалеко хранилища радиоактивных отходов у озера Карачай и радиоактивной заражённостью всего этого района после крупнейшей аварии на предприятии "Маяк". Места эти, ранее были известны своими старинными металлургическими производствами (Златоуст), золоторудными приисками (Миасс), другими горнодобывающими предприятиями. В музее при металлургическом заводе в Златоусте мы видели изделия из знаменитой местной стали. Запомнился хромированный топор, на левой щёке которого выгравирован лозунг сталинского времени: бей "левых", на правой щеке - бей "правых", на обухе - бей "центристов".
Моя жена - гидролог по профессии, также часто выезжала в инспекционные поездки по гидрометеорологической сети в самые отдалённые части страны. Иногда, когда я мог взять очередной отпуск, в эти командировки она брала и меня. Так я побывал в замечательном путешествии по Байкалу и по верховьям реки Лены.
В отпуске. На агатовом месторождении Северного Тимана (берег Печорского моря).
В отпуске. На агатовом месторождении Северного Тимана (берег Печорского моря).
Вот такие агаты шли в брак
Семейный подряд. Магнитная съёмка Ильменского минералогического заповедника. Южный Урал, отпуск 1977 год
Семейный подряд. Магнитная съёмка Ильменского минералогического заповедника. Южный Урал, отпуск 1977 год
Добываю знаменитый уральский "письменный" гранит
Посмотри, какой замечательный образец
День прошёл успешно
День прошёл успешно
Прощальная речь в защиту магнитного поля
В 90 - годах, в солидных газетах, таких, как "Известия", возможно, в погоне за тиражом, читателей периодически стали запугивать прогнозами магнитных бурь и влиянием их на здоровье человека. А после гибели подводной лодки "Курск", сразу же стали выдвигаться самые экзотические версии о причинах аварии, в том числе, о влиянии геомагнитной бури, выведшей из строя магнитную навигационную систему подводной лодки. По совету моего старшего сына Андрея, в сентябре 2000 года я написал письмо в газету "Известия" следующего содержания:
"Вот уже более 10 лет в головы легковерных россиян усиленно внедряются разные предсказания, учения и запугивания, суть которых сводятся к обвинениям магнитного поля Земли в ухудшении здоровья жителей нашей планеты и в других бедах, вплоть до гибели подводной лодки "Курск".
Действительно, причиной магнитных бурь, а точнее, как говорят магнитологи, вариаций геомагнитного поля Земли является солнечная активность. Она сложным и непредсказуемым образом искажает геомагнитное поле и может приводить к его изменениям в данной точке земного шара. Но геомагнитное поле - вектор, то есть его воздействие на человека зависит от местоположения и ориентации его, как объёкта наблюдения, в пространстве. Изменения магнитного поля Земли от магнитных бурь по данным обсерваторских наблюдений, не превышает 2-4 процентов от значения полного вектора напряжённости магнитного поля. А изменения магнитного поля Земли по какой-либо составляющей при изменении положения человека в пространстве может достигать десятков и сотен (!) процентов. Кроме того, в местах сосредоточения промышленных и энергетических комплексов часто возникают магнитные поля, по своим частотным характеристикам не отличающиеся от магнитных вариаций, а по интенсивности значительно превышающие их. Причиной появления этих полей может быть работа промышленных агрегатов, движение электричек, поездов метро и других источников и потребителей постоянного, а точнее медленно меняющихся токов. И никакого влияния на здоровье населения при этом никогда замечено не было. (Я не имею, конечно, в виду случаи прямого жёсткого излучающего воздействия от радиолокационных или рентгеновских источников).
Другое дело - метеозависимость людей. Никто не собирается отрицать факты увеличения риска сердечно-сосудистых осложнений в неспокойные в магнитном (а, следовательно, в метеорологическом) отношении периоды или просто при резком изменении погоды. Не оспаривается никем зависимость самочувствия многих людей от внешнего атмосферного давления, влажности, концентрации озона или углекислого газа, от того, что в просторечье называют "погодой". Но изменение погоды зависит от вариаций магнитного поля, как явления планетарного характера, косвенно и неоднозначно, часто с большой задержкой во времени и непредсказуемо для данной местности. Поэтому предсказания погоды делаются только по данным метеонаблюдений, а не магнитных. А факт появления магнитной бури может приниматься во внимание только как предвестник возможной глобальной перестройки верхних слоёв атмосферы и нарушения радиосвязи в ближайшие несколько дней. Сами же магнитные бури никак не влияют на состояние здоровья человека".
Письмо было опубликовано под заголовком "Зелёный урожай с магнитного поля", имея в виду доходы прорицателей. Это была моя последняя "печатная" работа по специальности. К моему удивлению, она имела положительный отклик со стороны председателя комиссии по "лженауке" при Российской Академии Наук академика Е.Александрова, известного физика, специалиста по исследованию магнитных полей, который сетовал, что мнение этой авторитетной комиссии по этому вопросу не принимается во внимание средствами массовой информации.
Вместо заключения
Вот я и закончил свой отчёт. о проделанной производственной жизни. Текстовая его часть, вместе с лирическими отступлениями, вместилась примерно в треть мегабайта информации. Это всего лишь одна десятая часть стандартного технического отчёта.
Так уж получилось, что весь продуктивный кусок моей жизни прошёл при советской власти. Эта власть, одновременно с установлением тоталитарно-репрессивного режима, поощряла развитие образования, науки, техники и искусства. Они, в соответствии с идеологическими установками Партии и Правительства должны были обслуживать этот режим и демонстрировать успехи "реального социализма".
Это, в целом, успешно выполнялось. И я в этом вольно или невольно принимал участие. Приступая к этому повествованию, мне хотелось вспомнить, как я жил и работал в предложенных обстоятельствах. Во всяком случае, я не стремился делать административную карьеру и в то же время не отказывался от трудной работы. Не могу утверждать, что мне уж очень мешало моё полуеврейское происхождение. С момента поступления в институт я знал, что всегда существовал запрет для евреев и "полукровок" на некоторые места учёбы и работы. У меня был достаточный выбор, чтобы с этим не сталкиваться. Мне давали понять, что существует процентная норма и ограничения на определённые профессии и должности. Но по отношению ко мне, когда я работал, ничего запретительного не предпринималось. Думаю, что в этом "повинна" полная бытовых трудностей геологическая специальность. Возможно, какую-то роль сыграли русская фамилия и русская национальность по паспорту. Хотя при оформлении допуска к секретным работам еврейское происхождение моей матери обязательно учитывалось.
Поэтому всю жизнь меня сопровождало ощущение "половинчатости" своего происхождения. Это ощущение в стихотворении "Полукровка" мой институтский сокурсник, поэт А. Городницкий довольно точно передал такими строчками:
Полукровка, полукровка,
Как живёшь, свой грех тая?
Не помогут маскировка,
Ни фамилия твоя.
………….………………
Чьи в тебе сокрыты вины?
Чьи платить тебе долги?
Две твоих же половины -
Неизменные Враги.
Полукровка, полукровка,
Песню общую не пой.
Ненадёжным будет кров твой,
На земле всегда чужой.
Одинок ты будешь вечно.
Всюду встретишь ты врага.
Ты везде - ни богу свечка
И ни чёрту кочерга
Спрос идёт с любой из наций, -
Ты в ответе за двоих.
Все к своим бегут спасаться, -
У тебя же нет своих.
Я не был в коммунистической партии, хотя членство в ней я воспринимал тогда, как вполне возможный вариант проявления общественно-полезной активности. К политическим государственным установкам относился, как и многие, критически. Мои коллеги - коммунисты, в большинстве своем, не были карьеристами, и мои отношения с ними до и после "перестройки" определялись, прежде всего, совместной творческой заинтересованностью в работе. A бытовой антисемитизм в нашей инженерно - геологической среде считался чем-то неприличным. Когда я работал в ОКБ, моё подразделение для подстраховки "укрепляли" партийными заместителями и членами парткома. Но начальство можно было понять.
Большое значение в жизни моего поколения имело слово "Надо" в государственном понимании, но при этом у меня, например, всегда возникали вопросы "Зачем" и "Почему". Мне казалось, что, зная ответы на эти вопросы, буду более полезен делу. Кажется, старался во всех аспектах своей работы быть на профессиональном уровне. Но всё время ощущал, что результаты моей работы деформировались и девальвировались под влиянием амбиций власть предержащих и затратной экономики, в которой мы все тогда работали и жили.
Судьба дала мне замечательную специальность, благодаря которой пришлось многое узнать. Советский Союз представлял собой огромную империю, которую мне пришлось исколесить вдоль и поперёк и многое повидать. Мне всегда было работать интересно, будь то работа по военному заказу или для нужд геологии.
Всю мою профессиональную жизнь меня сопровождали друзья. За их помощь и благотворное влияние и я им безмерно благодарен. О тех, кто работал рядом со мной, часто в экстремальных обстоятельствах, я написал. Хотелось бы вспомнить многих, кто оказывал мне большую моральную поддержку в трудных моментах жизни. Это мои институтские друзья: Борис Васильев и его жена Нина Васильева (Шапиро), Ира Доброхотова, Наташа Кунина, Гена Рогозов, коллеги по работе в ОКБ бывшего Министерства Геологии СССР: Андрей Реймерс, Виктор Боцкалёв, Виктор Легков, Давид Гордонов, Володя Кудзеевич, Георгий Войтеховский. Их было много, моих товарищей по работе, которые делили со мной и невзгоды и радости. Некоторых уже нет на этом свете.
Думаю, что сценарий профессиональной жизни многих моих сверстников и друзей, чья судьба сложилась в советское время, схож с моим.
Грустно осознавать, что наше поколение это уже отработанный и отмирающий материал из того советского прошлого, "когда мы были молодыми и чушь прекрасную несли…".
Но, как сказал другой поэт, "Времена не выбирают, в них живут и умирают".
15. 08. 2009 Wurselen, Deutschland