МАРИЯ НИКОЛАЕВНА КЕЛЛЬ (Р. 1917)

Дни моей жизни

Приступая к написанию своей биографии, хочу отметить, что в моей жизни не было выдающихся событий, героических свершений. Я честно трудилась в течении 60 лет, была патриоткой своей Родины, своего Ленин-градского горного института и лишь маленьким винтиком в огромном механизме нашей страны, но поскольку самый совершенный механизм не может действовать при отсутствии необходимых винтиков, то я считаю, что жизнь моя прожита не даром. Преимущественно она связана с Горным институтом, в течение 40 лет я даже жила на его территории.

Мне было всего 5 лет, когда отец впервые привел меня в блистательный конференц-зал института, где я неоднократно потом бывала...

Родилась я 20 апреля 1917 года в Екатеринбурге в семье горного инженера. Отец, Келль Николай Георгиевич, был в то время преподавателем, а затем ректором Уральского горного института. Мать, Келль Евдокия Васильевна, в то время не служила, занималась воспитанием детей (после моего рождения нас стало уже пятеро), домашним хозяйством. До замужества в 1908 году она некоторое время после окончания учительской семинарии работала «народной» учительницей.

Я всегда с благодарностью вспоминаю своих родителей. У нас была хорошая, дружная семья, я не помню, чтобы между моими родителями были какие-то громкие ссоры (а прожили они вместе 55 лет), и своими человеческими качествами (трудолюбием, чувством долга, доброжелательностью к людям) я в основном обязана своим родителям. Они сами были великими тружениками. Отец всю жизнь неустанно трудился, обеспечивал семью и только своим трудом добился того, что стал профессором, в течение 40 лет заведовал кафедрой геодезии в Ленинградском горном институте, был в 1946 г. избран членом-корреспондентом Академии наук СССР, имел звание «Заслуженный деятель науки и техники СССР».

Я всегда с благодарностью вспоминаю своих родителей. У нас была хорошая, дружная семья, я не помню, чтобы между моими родителями были какие-то громкие ссоры (а прожили они вместе 55 лет), и своими человеческими качествами (трудолюбием, чувством долга, доброжелательностью к людям) я в основном обязана своим родителям. Они сами были великими тружениками. Отец всю жизнь неустанно трудился, обеспечивал семью и только своим трудом добился того, что стал профессором, в течение 40 лет заведовал кафедрой геодезии в Ленинградском горном институте, был в 1946 г. избран членом-корреспондентом Академии наук СССР, имел звание «Заслуженный деятель науки и техники СССР».

Отец любил повторять, что отдых — это «смена» области деятельности, а не безделье. Никогда не видела его скучающим, не знающим как убить время. Обычная картинка из моего детства — папа, сидящий над книгами, рукописями, что-то торопливо пишущий при свете настольной лампы. А в доме все засыпают... Просыпаюсь, а из-под двери отцовского кабинета полоска света — будто и не ложился вовсе. Мать была удивительно здравомыслящей женщиной и настоящей хранительницей семейного очага, на ее плечах лежала забота о воспитании детей, она создавала спокойные, нормальные условия для научной творческой работы отца и в значительной степени ей отец был обязан своими достижениями. «Низкий поклон Вам, Евдокия Васильевна, великой труженице», — с такими словами обратился к ней профессор В. А. Баринов (один из учеников отца), отмечая на одном из юбиле-ев ее роль в становлении отца как специалиста и научного работника.

Самые приятные, веселые воспоминания детской поры — хотите верьте, хотите нет — связаны с трудом. Семья была большая. Хоть и профессорская, но денег все равно не хватало, к тому же почти всегда жил у нас кто-то из многочисленной родни. В общем, сдавать белье в прачечную было не по средствам. И вот, в одну из суббот каждого месяца устраивалась у нас в кухне (большой, с огромной старинной плитой) коллективная стирка. Затягивалась она порой до полуночи, а сколько смеху было, веселья, песен. Мне, как самой младшей, доверяли стирать что-нибудь попроще, ну там полотенца, наволочки...

Вечером приходил с работы папа, приносил с собой что-нибудь «вкусненькое». А знаете, что тогда считалось «вкусненьким»? Хала. Плетеная булка с маком, которую каждый день мы себе позволить не могли. Тридцатые годы, еще в ходу были карточки... Так же весело происходила, скажем, переноска дров из сарая, да мало ли счастливых событий, когда молод ты сам, молода страна, тебя окружают любящие люди, а впереди, кажется, безоблачное будущее, хозяином которого должен стать ты сам.

В 1922 году я вместе с родителями переехала из Екатеринбурга в Ленинград. 1925—1933 гг. — были мои школьные. В школу я поступила восьми лет (сентябрь 1925 г.) сразу во второй класс, так как в первом мне нечего было делать. Я уже хорошо читала, писала, имела кое-какие навыки по арифметике благодаря занятиям с мамой. До 7 класса включительно я училась в 213-й трудовой школе. Расположена она была в помещении бывшего реального училища (угол 12-й линии и Большого проспекта Васильевского острова). Сейчас там Высшее военно-морское училище им. М. Фрунзе. Тепло вспоминаю своих учителей, свою классную руководительницу, хотя многое уже и стерлось в памяти. Школа в то время так же, как и сейчас, находилась в состоянии перестройки, поэтому в 213-й школе мне не удалось получить среднее образование. Я кончила там только 7 классов. После этого ученики должны были поступать либо в ФЗУ, либо в техникумы и приобщаться уже к трудовой деятельности. Но мне было всего 14 лет, была я довольно хлипкого здоровья, и мои родители были в затруднении, что со мной делать.

К моему счастью, в начале 1931—1932 учебного года все-таки было решено открыть в Ленинграде несколько школ с 9-классным образованием. Открылась такая школа и в Василеостровском районе (217 школа на 14-й линии около Среднего проспекта), куда я и поступила в 8-й класс и проучилась там два года. При окончании 9-го класса (летом 1933 г.) мне пришлось уже держать выпускные экзамены, которые до этого были везде отменены. В это время уже поднимался вопрос и о 10-летнем образовании, и, надеясь, что 10 класс откроется уже в 1933—1934 учебном году, я лето 1933 г. спокойно провела на даче, но осенью 1933 г. выяснилось, что 10-го класса не будет и я осталась не у дел. Было разрешено дополнительно поступать в вуз, но только в университет.

Я туда не хотела и, чтобы не болтаться без дела до следующего учебного года, пошла на подготовительные курсы для поступления в вуз. Выбрала курсы, которые находились у Нарвских ворот (довольно далеко от дома, т. е. от Горного института). Мой выбор был обусловлен тем, что математику там преподавал замечательный педагог Шмулевич, который до революции имел хорошо зарекомендовавшее себя учебное заведение по математической подготовке абитуриентов для поступления в вузы. И была очень довольна своим выбором — Шмулевич блестяще вел занятия, я получила хорошую математическую подготовку и в дальнейшем в институте не имела никаких затруднений по математике. Осенью 1934 г. я по совету отца поступила в Ле-нинградский горный институт на специальность «обогащение полезных ископаемых». В тот год в институтах снова ввели вступительные экзамены (после долгих лет их отмены). Мне пришлось держать 9 экзаменов (а не три, как сейчас): три по математике (два письменных — по алгебре и по геометрии с применением тригонометрии, один устный), два по русскому (письменный — сочинение, устный — грамматика), по физике, химии, иностранному языку и обществоведению.

Студенческие годы я вспоминаю всегда с удовольствием — попала в круг замечательных, интересных людей на кафедре обогащения полезных ископаемых, занималась спортом, принимала участие в общественной жизни, увлекалась танцами, которые устраивались на вечерах в институте. Никогда не забуду, как купила я первые в своей жизни нарядные туфли. С первой стипендии. Было мне тогда двадцать лет. Стипендий таким, как я, из семей «гнилой интеллигенции», тогда не давали, но для меня из-за отличной учебы сделали исключение. Первый раз в жизни у меня в руках оказались мои собственные деньги. Праздник! А мама сказала: «Иди, купи себе какую-нибудь обнову». Чуть позже появилось у меня и первое «выходное» бархатное платье. Но главным все же была учеба. Это я считала своим основным назначением, и поэтому учеба мне давалась без затруднений, тем более, что для этого были все условия (не надо было думать о хлебе насущном, о бытовых заботах — жила я дома с родителями). В июне 1939 г. я защитила дипломный проект, получила диплом с отличием по специальности «обогащение полезных ископаемых» и мне была присвоена квалификация горного инженера.

Параллельно с общим и специальным образованием я получила и небольшое музыкальное образование. Закончила, уже будучи на 2-м курсе института, среднюю музыкальную школу по классу фортепиано. Больших музыкальных способностей у меня, конечно, не было, хотя учительница музыки советовала мне поступать в консерваторию, но я благодарна опять же своим родителям, что дали мне музыкальное образование. Это до некоторой степени обогатило меня, облагородило. Музыка до сих пор украшает мою жизнь и дает успокоение в трудные минуты.

Моя трудовая деятельность, связанная с полученной в стенах института специальностью, началась с 1 сентября 1939 г. и продолжалась практически без перерыва до 1999 г. Согласно путевке министерства я была направлена на работу во Всесоюзный научно-исследовательский и проектный институт по обогащению полезных ископаемых («Механобр») и начала свою работу там в качестве инженера- обогатителя в лаборатории исследования вещественного состава под руководством профессоров В. В. Доливо-Добровольского и И. Н. Мас- леницкого. Я выбрала эту лабораторию потому, что меня всегда инте-ресовала химия, и я надеялась, что в этой лаборатории мне удастся сочетать химию с моей полученной в институте специальностью. К сожалению, я проработала там только несколько месяцев. В связи с событиями в Польше, в Западной Украине и Белоруссии и начавшейся Финской войной некоторые сотрудники института «Механобр» ушли в армию, и чтобы их заменить, меня перевели в другую лабораторию, где мне пришлось заниматься технологическими испытаниями по флотации полиметаллических руд. Но это длилось тоже недолго.

В мае 1940 г. мне по семейным обстоятельствам пришлось уволиться из института «Механобр». С осени 1940 г. я приступила к работе в Ленинградском горном институте на кафедре обогащения полезных ископаемых в качестве инженера-обогатителя.

Более полувека отделяет меня от того времени, но блокадная зима 1941—1942 года частенько вспоминается и до сих пор. Вспоминаются разные моменты: и очень печальные, и менее печальные. Но в первую очередь хочется отметить, что Ленинград в то время, несмотря на тяжелейшие условия, жил, люди работали, учились, интересовались искусством, как правильно было отмечено в одном из фильмов сериала «Стратегия победы», посвященном блокадному Ленинграду.

Вспоминаю начало ноября 1941 г. Я в то время работала на кафедре обогащения полезных ископаемых по научно-исследовательской части. Идет артиллерийский обстрел города, а в нашей лаборатории в кабинете заведующего кафедрой проф. С. Е. Андреева защищают дипломные проекты несколько девушек обогатительной специальности, которые из-за начавшейся войны не успели это сделать в конце июня 1941 г. Девушки получили дипломы горных инженеров-обогатителей уже в блокадное время. Осколок одного из артиллерийских снарядов при обстреле города во время этой защиты пробил окно первого этажа лаборатории и упал на стол старшего лаборанта. К счастью, никто при этом не пострадал. Я сама держала в руках этот еще теп-ленький осколок.

Вспоминается еще ноябрь—декабрь 1941 г. Мы вместе с только недавно получившей диплом инженера К. В. Мануховой проводим в нашей лаборатории под руководством Г. В. Иллювиевой исследования на обогатимость вольфрамо-молибденовой руды Тырныаузского месторождения. При тусклом свете коптилки в холодном помещении мы ведем опыты по флотации этой руды. К сожалению, исследования эти вскоре прекратились, Г. В. Иллювиева ушла в действующую армию. Обидно было и то, что журнал с результатами нашей работы пропал (когда квартира Г. В. Иллювиевой была разворована). Но уже после окончания войны мы восстановили эти результаты, и они в какой-то мере были использованы при разработке схемы обогащения Тырныаузского горно-обогатительного комбината.

Еще вспоминаю, как в суровом, снежном ноябре 1941 г. в некоторых кинотеатрах города шел фильм «Маскарад», с участием Мордвинова и Макаровой в ролях Арбенина и Нины. Я очень любила и эту драму М. Ю. Лермонтова, и этих артистов, и пошла посмотреть этот фильм. Он произвел на меня такое сильное впечатление, что я даже на какой-то момент забыла и о войне, и о блокаде Ленинграда. Вспоминаю и посещение Театра комедии в декабре 1941г. На его сцене шел спектакль «Дворянское гнездо» в постановке театра им. А. С. Пушкина. Во время спектакля была объявлена воздушная тревога, спектакль прервали, но так как тревога длилась недолго, то по окончании ее зрители вернулись в зал, и спектакль был продолжен. Все присутствующие в зале получили истинное удовольствие.

Приходят на память и бытовые подробности. В начале декабря 1941 г. по решению Правительства ряд крупных ученых Ленинграда был самолетом переправлен на Большую землю за кольцо блокады. В этой группе был и мой отец — Н. Г. Келль, профессор, заведующий кафедрой геодезии Ленинградского горного института. 10 декабря мои родители вместе с женой брата и внуком улетели из Ленинграда и направлены были в Караганду. Я осталась в нашей большой довоенной квартире с тещей брата. Тогда я пригласила жить к нам семью Ростковских (глава семьи Б. А. Ростковский был доцентом на кафедре у папы). Жила эта семья далеко и была рада переехать на территорию Института. Поскольку по отъезде родителей я осталась хозяйкой в квартире, то решила провести в ней ревизию. Квартира была боль-шая, в ней было много кладовок, шкафов. Мама моя была хорошей хозяйкой, имела всегда большой запас различных продуктов. В результате своей ревизии я наскребла, как говорится, по сусекам, кучку остатков различных круп, муки, добавила туда кофейную гущу, «дуранду» (это род жмыхов, которые я выменяла на толкучке), из этой смеси сделала тесто, напекла из него лепешек и угостила ими, конечно, всех жителей нашей квартиры. Долгое время спустя после войны мы с семьей Ростковских вспоминали эти лепешки и говорили, что ничего вкуснее их не ели.

А встреча Нового 1942 года?! Я как сейчас ее помню. Нам выдали по карточке немного вина, мы сварили традиционную похлебку и по традиции с бокалом вина отметили наступление 1942 г. В комнате было тепло от буржуйки и светло от керосиновой лампы (по случаю наступления Нового года мои друзья-моряки достали какого-то масла, чтобы я смогла зажечь лампу, в обычное время мы сидели с коптилками).

Утро в нашей квартире начиналось со своеобразной зарядки. Еще в самом начале блокады отец в одной из комнат пристроил к находившейся там маленькой печке своеобразную буржуйку, в которую влезали только небольшие чурочки. Так вот, я приносила по утрам обычные дрова из подвала (к счастью, у нас сохранился еще с довоенных времен большой запас дров), а Б. А. Ростковский одноручной пилой методично распиливал их на три части для нашей буржуйки, делая запас таких дровишек на весь предстоящий день.

В мою обязанность входило и обеспечивать жителей нашей квартиры водой. Утром или днем я отправлялась с бачком, который был привязан к санкам, к проруби на Неве напротив главного входа в Институт. С бидончиком я спускалась к проруби, наполняла бачок водой и медленно везла его домой. Там за несколько приемов я переносила воду в ванну (жили мы на втором этаже). Если были силы, такое путешествие к проруби я совершала иногда по нескольку раз в день.

Помню, пришлось мне быть и трубочистом. Начала дымить наша буржуйка. Мы с Б. А. Ростковским через чердачное окно выбрались на крышу, нашли нашу трубу и, привязав к веревке гирю, опустили ее в трубу и начали прочищать (мы слышали, что так делают настоящие трубочисты). К нашему ужасу, веревка оборвалась и гиря куда- то упала. Но буржуйка перестала дымить, а гирю в своей печке обнаружила живущая под нами соседка.

Помимо таких бытовых мелочей вспоминаются и более печальные события, связанные с бомбежкой, обстрелами города и голодом. Ночь с 11 на 12 октября 1941 г. запомнилась как ночь наиболее интенсивной бомбежки. В Институте в то время было два бомбоубежища — одно в подвале (если идти от ректората к медпункту), другое — под большим учебным корпусом (теперь корпус 3). В первом бомбоубежище можно было только сидеть, а во втором были оборудованы спальные места для женщин и детей. Вечером 11 октября, когда началась тревога и обстрелы, мои родители оделись и ушли в подвал, а теща и жена брата с маленьким сыном ушли спать в бомбоубежище под учебным корпусом. Часам к 12 ночи я не выдержала, — от близко, видимо, падающих бомб кровать подо мной зашаталась, раздался треск разбивающихся стекол. Я вскочила, быстро оделась, схватила заранее приготовленную папку с документами и выскочила во двор перед садиком. Кругом пламя, дым (как выяснилось после, горел рядом расположенный завод «Красный гвоздильщик»), треск разрывов снарядов, какой-то шум, грохот. Я побежала в подвал к родителям. Они спали более-менее спокойно, говорили, что только почва у них под ногами колебалась (позднее установили, что одна из бомб угодила в Неву перед Институтом).  Я побежала дальше в другое бомбоубежище вдоль жилого дома (теперь корпус 7), химкорпуса. Кругом битые стекла, какие-то обломки. Выбиты были и стекла в большом учебном корпусе. Бомбы в ту ночь упали на 4-й и 5-й дворы Института. В бомбоубежище все было в порядке, только люди были сильно напуганы. Скоро все в нашем районе стихло, но так и запомнилась эта ночь заревом пожара, свистом бомб, треском от разрывов зенитных снарядов и грудами битых стекол.

Несмотря на тяжелые условия блокады, город жил, жил как-то и наш Институт. В конце 1941 г. я часто во дворе Института встречала красивого молодого человека, видимо, студента. Особенно мне запомнились его вьющиеся белокурые волосы и ослепительно белые зубы, которые были видны, когда он улыбался. (В то время я была еще в том возрасте, когда обращала внимание на красивых молодых людей). Потом я перестала его встречать, как-то не придала этому значения, не до того было. А все-таки мне пришлось увидеть его еще раз, но при печальных обстоятельствах. В начале блокады в помещении, где сейчас располагается планово-финансовый отдел, был организован своеобразный морг. Туда сносили умерших в Институте и на подступах к нему. Периодически трупы вывозили на одно из братских кладбищ города. В один из дней января 1942 г. иду я по двору, направляясь в главный корпус, и вижу, что перед раскрытым окном этого морга стоит лошадь, запряженная в сани, на них через окно грузят трупы. Среди погибших я узнала ранее мне встречавшегося молодого красивого студента с бепри воспоминаниях о блокаде она нет-нет да и всплывет в моей памяти.

И еще одно печальное событие приходит мне на память. Всем хорошо известно, что наш Ленинград систематически подвергался артиллерийскому обстрелу. Мы, жители города, даже уже как-то по звуку летящего снаряда ори-ентировочно определяли, пролетит он мимо или разорвется. В один из январ-ских дней 1942 г. я перешла мост Лейтенанта Шмидта и подходила к площади Труда. Начался артиллерийс кий обстрел. Я поспешила, чтобы скорее дойти до домов и укрыться в подворотне. Недалеко от меня разорвался снаряд и поразил мужчину, идущего мне навстречу. Осколок снаряда попал ему в голову, хлынула кровь, мужчина замертво упал. Я в шоке спряталась в подворотне, но эту картину — поток крови, человека с развороченной головой — забыть трудно даже через много лет.

В те трудные, незабываемые дни мы были готовы на все, но только не на сдачу города врагам. Мы все нерушимо верили, что враг будет разбит и победа будет за нами. Так и было!

Проведя зиму 1941—1942 гг. в блокадном Ленинграде, я по Ледовой дороге жизни в феврале 1942 г. эвакуировалась на Урал в поселок Кусье-Александровское (тогда Молотовской, теперь Пермской области, Чусовского района). Туда еще до начала войны (в начале 1941 г.) уехала старшая сестра Тамара к мужу (он был главным геологом Уральской алмазной экспедиции), и после начала войны она там и осталась. Туда же была уже в июле 1941 г. эвакуирована с сыном и вторая сестра — геолог Галя, которая тоже начала работать в Уральской алмазной экспедиции. Эта экспедиция занималась поиском и разведкой алмазоносных россыпей по реке Чусовой и ее притокам. Приехав к сестрам, я тоже начала работать в Уральской алмазной экспедиции в качестве инженера-обогатителя Усть-Койвинского поискового отряда. В мою обязанность входило руководство работой по обогащению породы, добываемой нашим отрядом из разведочных шурфов, пробиваемых по берегу реки Чусовой в месте впадения в нее р. Койвы. Мы имели для этого переносные ручные установки, включающие небольшой грохот и вашгерд для промывки породы, и ручные отсадочные машины, где отсадкой выделяли тяжелую фракцию, которую отправляли в центральную лабораторию экспедиции в поселке Кусье-Александровское для рентгенолюминесцентного анализа с целью возможного обнаружения в ней алмаза.

До сих пор в моей памяти сохранилась величавая панорама Уральских гор, лес и скалы, быстрое течение реки Чусовой, обилие грибов и малины. Я проработала в Уральской алмазной экспедиции до декабря 1942 г. За это время в нашем отряде был найден только один (и то технический) алмаз класса крупности -3 + 1,5 мм. Это было воспринято как положительный факт и объем работы в Усть-Койвинском районе увеличен, но алмазов больше, увы, там не находили.

После увольнения из экспедиции по согласованию с вышестоящими организациями (во время войны не так просто было перейти с одной работы на другую) я в декабре 1942 г. переехала в Караганду, где в это время находились мои родители. Отец с мамой были эвакуированы самолетом 10 декабря 1941 г. из блокадного Ленинграда по решению ленинградских властей в составе группы из 10 чел., куда входили крупные ученые Ленинграда.

Отца с мамой сначала отправили в Молотов (теперь Пермь), где в то время располагался Наркомат угольной промышленности, в подчинении которого тогда находился Ленинградский горный институт, а оттуда их распределили по разным угольным бассейнам. Отец попал в Караганду, куда был эвакуирован Московский горный институт. Организован он был там на базе Карагандинского горного техникума.

Отец сразу включился в преподавательскую работу по своей специальности в Московском горном институте. Одновременно он руководил топогеодезическими работами в тресте «Карагандауглеразведка». В то время родителям было уже под 60. Это и вызвало их желание позвать меня в Караганду. Отец договорился о моей работе в Московском горном институте на кафедре обогащения полезных ископаемых. По приезде в Караганду в январе 1943 г. я была оформлена туда старшим лаборантом, а фактически приходилось выполнять любую работу — и лаборантскую, и секретарскую, и педагогическую, и исследовательскую.

Под руководством доцента Г. И. Прейгерзона принимала участие в обработке имевшихся исследовательских данных по обогащению углей Карагандинского бассейна для Карагандашахтпроекта по заданию Академии наук СССР. Хорошо помню, как я после основной работы в институте (обычно поздно вечером или рано утром, работали тогда во время войны круглые сутки) бегала в Управление комбината «Карагандауголь» для сбора нужных материалов и заносила их чернилами в таблицы, сделанные на листках разных старых брошюр (с нормальной бумагой тогда было туго). Эта наша совместная работа с доцентом Г. И. Прейгерзоном получила положительную оценку, и результаты ее были использованы комиссией Академии наук СССР для выявления запасов коксующихся углей Карагандинского бассейна.

В связи с улучшающейся обстановкой на фронтах летом 1943 г. правительством было принято решение о реэвакуации Московского института, и в июле 1943 г. он вернулся из Караганды в Москву. Г. И. Прейгерзон приглашал меня уехать с ними и поступить в аспирантуру по кафедре обогащения полезных ископаемых Московского горного института. Но я не захотела изменить родному Ленинграду и осталась в Караганде, где в августе 1943 г. на базе Карагандинского техникума и Московского института был восстановлен Днепропетровский горный институт, который в начале войны из-за быстрого наступления немцев не был эвакуирован.

Постепенно в Караганду из разных мест съезжались сотрудники Днепропетровского института, и он начал нормально работать. На кафедре обогащения полезных ископаемых этого института я и начала с августа 1943 г. работать в должности старшего лаборанта, но фактически, как и в Московском горном институте, выполняла и лаборантскую, и секретарскую, иногда преподавательскую и даже административную работу. В институте были созданы краткосрочные так называемые «курсы узкой специальности». Туда направлялись сотрудники комбината для повышения квалификации. Некоторое время я была начальником (одновременно и диспетчером, и кассиром) этих курсов. Мне пришлось даже преподавать органическую химию в старших классах школы (учитывая мой давний интерес к химии и нехватку соответствующих кадров). Я приобрела немало друзей из Днепропетровского горного института и по возвращении в Ленинград много лет не теряла с ними связи. Была в 1949 г. на 50-летнем его юбилее, в 1989 г. была приглашена на 90-летний юбилей, но не смогла поехать. К сожалению, в настоящее время все мои днепропетровские друзья уже скончались.

В Караганде я проработала по июль 1944 г. К этому времени была полностью снята блокада Ленинграда, город начал восстанавливаться и возвращаться к нормальной жизни, возвращались и эвакуированные когда-то его люди. Мои родители и я получили вызов из Ленинграда и в конце июля покинули Караганду.

Когда мы прибыли в Ленинград, встал вопрос об устройстве на работу. По совету отца я отправилась в родной институт на кафедру обогащения полезных ископаемых. Тогда ею заведовал один из основателей кафедры, мой учитель профессор С. Е. Андреев. Я обратилась к нему за советом, куда мне лучше пойти работать. Он ответил: «Зачем Вам куда-то идти, поступайте к нам на кафедру, на первый момент я гарантирую Вам только место старшего лаборанта, ну, а дальше будет видно, в какой-то степени это будет зависеть от Вас». Я согласилась с его предложением и с 9 августа приступила к работе на кафедре, где в разном качестве проработала 54 года. С 1998 года я не являюсь штатным преподавателем кафедры, но связь с ней не теряю, и в той или иной степени в случае необходимости помогаю ее работе.

В том далеком 1944 году мне повезло — я попала в замечательный коллектив. Кафедру возглавлял профессор С. Е. Андреев — крупный специалист в области обогащения полезных ископаемых, пионер и организатор этой отрасли в нашей стране, интеллигентнейший, культурный человек. Преподавательский состав кафедры: доценты Д. С. Емельянов, К. А. Разумов, В. А. Перов, А. К. Корольков (все они позднее стали профессорами), Д. А. Краснов, асе. В. В. Зверевич (позднее стал доцентом). Позднее на кафедру приняли двух женщин: ассистентов К. В. Манухову (стала потом доцентом) и В. В. Васильеву. Учебно-вспомогательный персонал: старшие лаборанты Д. А. Тиме и Б. А. Нечаев, механик И. Д. Дыдыкин, лаборанты И. В. Иванова и Е. Ма- тевская (позднее учебно-вспомогательный состав несколько изменялся). Коллектив кафедры был очень дружный, не было никогда никаких склок, умели добросовестно трудиться, а в свободное время и весело отдыхать. Какие «капустники» проводились у нас всем коллективом в день 8-го марта! Теперешний коллектив кафедры, возглавляемый проф. О. И. Тихоновым, состоит в основном из выпускников нашего института. Старые традиции кафедры сохраняются — коллектив кафедры такой же эрудированный, трудоспособный и дружный.

Первое время моя работа на кафедре старшим лаборантом была связана с восстановлением разрушенного в период блокады. Приходилось делать все — разбирать завалы после бомбежек и обстрелов, восстанавливать лаборатории, помещения института. Все работали с таким энтузиазмом, что уже с 1945—1946 учебного года начали проводить систематические занятия, научно-исследовательские работы.

В марте 1945 г. я поступила в аспирантуру на свою кафедру и успешно ее закончила. После защиты в июне 1948 г. диссертации на соискание ученой степени кандидата технических наук я была зачислена младшим научным сотрудником кафедры.

С 1 сентября 1949 г. перешла на постоянную преподавательскую работу — сначала по конкурсу была зачислена ассистентом, а с 1955 г. — доцентом кафедры. Ученое звание доцента получила позже — в 1968 г. В штате кафедры я состояла до 1998 г. Первый выпуск студентов, с которыми я проводила занятия, был в июне 1951 г., последний — в июне 1998 г.

Основная дисциплина, которую я вела в течение 40 с лишним лет, называлась «специальные методы обогащения полезных ископаемых». Занятия проводились не только в Ленинграде в самом институте, но и в его различных филиалах. В течение 30 лет (1961—1991 гг.) я ездила читать лекции в Воркутинский филиал, с 1959 г. свыше 20 лет — в Кировский филиал (г. Кировск Мурманской области), в отдельные годы — в Мончегорск Мурманской области. Многие годы, работая на кафедре, я руководила учебными и производственными практиками.

В доперестроечные годы на кафедре были организованы замечательные учебные практики. После I курса студенты обогатительной специальности ездили в Мурманскую область, где знакомились с горными работами и обогащением различных руд и неметаллических полезных ископаемых на таких предприятиях, как комбинат «Апатит» (г. Кировск), комбинат «Североникель» (г. Мончегорск), Оленегорский ГОК (г. Оленегорск), Ловозерский ГОК (пос. Ревда). После II курса учебная практика проходила на Череповецком металлургическом заводе, где студенты могли знакомиться с обогащением углей, коксохимическим производством и с металлургическим переделом железной руды.

Иностранные студенты учебную практику после I курса проходили на одной из углеобогатительных фабрик Донбасса, а после II курса — на одном из крупнейших железорудных комбинатов Кривого Рога — Южном горно-обогатительном Криворожском комбинате. В результате такой учебной практики студенты получали представление о различных обогатительных процессах, о специфике обогащения различных типов полезных ископаемых, что, безусловно, позволяло им сделать более осмысленный выбор в своей дальнейшей профессиональной работе. К сожалению, в настоящее время учебная практика резко сократилась. После I курса она ограничивается только знакомством с работой комбината «Апатит», а после II курса — одним из наших городских заводов, где имеются отдельные операции обогащения. Это, конечно, снижает качество подготовки будущих инженеров.

Широко была организована раньше и производственная практика, в руководстве которой я неизменно принимала участие. После III курса студенты проходили практику на гравитационных фабриках, после IV курса — на флотационных, а преддипломную — на фабриках, выбранных самими студентами в зависимости от их интересов. Для практики студентов выбирались лучшие фабрики, расположенные в различных регионах СССР, где студенты могли пройти квалифицированную практику, на руководство которой командировались преподаватели кафедры. Это не только улучшало производственную подготовку студентов, но расширяло кругозор и самих преподавателей.

Командировки по руководству производственной практикой позволили мне познакомиться с работой огромного количества предприятий: обогатительными фабриками Донбасса, Воркутинского бассейна и даже Сахалина, железорудными фабриками крупнейших комбинатов (Магнитогорского, Лебединского, Михайловского, Коршуновского, Криворожского, Оленегорского, Ковдорского), фабриками, перераба-тывающими оловянные руды и руды цветных металлов (Солнечный и Хрустальный ГОК в России, Балхашский завод в Казахстане, Ак- Тюзский ГОК в Киргизии, Алмалыкский в Узбекистане, ряд фабрик Урала) — все сейчас даже трудно вспомнить.

На кафедре в мою работу входило участие в разработке учебных планов, составление программ по различным специальным дисциплинам, разработка многочисленных методических пособий для лабораторных и практических занятий, курсового проектирования для студентов дневного и заочного факультетов, написание конспектов лекций по читаемым дисциплинам, составление задачников. Одновременно с учебно-методической работой принимала участие и в научно- исследовательской работе (в госбюджетных и хоздоговорных работах), занимаясь исследованием отдельных процессов обогащения и обогатимости различных полезных ископаемых — вермикулитовой руды Ковдорского месторождения, железной руды Соколовско-Сар- байского месторождения, глин Архангельского месторождения, флюоритовых руд, горючих сланцев Эстонии, песков Луховицкого месторождения и др. Эти работы имели практическую ценность, так как результаты их использовались либо при промышленной оценке того или иного месторождения, либо непосредственно при проектировании фабрик. Имею 48 научных трудов, из них опубликовано 19.

Были у меня три сестры и брат. Все они кончали тоже наш Ленинградский горный институт. Сестры были геологами. Старшая сестра Тамара (1908—1971 гг.) и сестра Юлия (1909—1993 гг.) были связаны с геологией недолго. Они в основном занимались воспитанием детей и домашним хозяйством. Третья сестра Галина (1914—1975 гг.) после окончания в 1936 г. нашего института до конца своей жизни была связана с геологией. Она очень любила свою специальность. Несколько лет после окончания института она трудилась на Колыме в управлении «Дальстроя». В 1941—1958 гг. она работала на Урале в различных полевых экспедициях, которые занимались поисками и разведкой алмазоносных россыпных месторождений. В 1958 г. переехала в Ленинград, но по-прежнему ее работа была связана с Уралом и алмазами — сначала в Центральной экспедиции III геологического управления, потом в соответствующем отделе ВСЕГЕИ. В 1971 г. из-за рождения внучки она вынуждена была уйти на пенсию, но никогда не теряла связи со своим отделом. 19 июня 1975 г. защищался последний отчет, в котором она принимала участие, а 31 июля того же года ее не стало. Моя сестра Г. Н. Келль всегда говорила, что Урал еще должен себя показать не только россыпными месторождениями алмазов, но и коренными, особенно Полярный Урал.

Мой брат Лев (1912—1978 гг.) стал довольно известным человеком в горно-геологическом мире. Он пошел по стопам отца. Закончив в 1934 г. Ленинградский горный институт по специальности «маркшейдерское дело», он всю дальнейшую жизнь работал в области геодезии и фотограмметрии. Трудовая его деятельность в основном была связана с нашим институтом, за исключением работы на Колыме (1940—1947 гг.) в качестве начальника топогеодезической службы треста «Дальстрой». Брат был крупным ученым, профессором, после отца многие годы заведовал кафедрой высшей геодезии в институте, был проректором института (1954—1963 гг.), а с 1963 г. по 1978 г. — ректором. Ушел он с этого поста из-за болезни буквально за несколько месяцев до смерти.

Великая Отечественная война 1941—1945 гг. внесла коррективы не только в мою трудовую деятельность (так и не пришлось мне заняться химией, о чем я, впрочем, не жалею), но, к сожалению, и в мою личную жизнь. В сорок первом году мне было двадцать четыре. И на двадцать второе июня (вот уж ирония судьбы!) была назначена моя свадьба. Она все-таки успела состояться, но была ли я замужем? Даже не знаю. Как и для многих женщин, война стала самой страшной разлучницей. Краткая семейная жизнь оборвалась во время блокады. Новая семейная жизнь у меня сложилась только в 1962 г., когда мне было уже около 45 лет. С мужем (строителем по профессии) мы прожили около 20 лет (он скончался после тяжелой болезни в 1980 г.), детей у нас не было. В настоящее время имею 8 племянников, 20 внучатых племянников и 22 правнучатых, из них 6 племянников и трое внучатых племянников тоже кончили наш Горный институт.

Мои увлечения — спорт, танцы, театр, музыка и путешествия. Родители с детских лет поощряли наши занятия спортом. Они предпочитали, чтобы в свободное время мы лучше занимались спортом, чем бездельничали. В детские и юношеские годы я понемногу занималась плаванием, греблей, коньками, но основной вид спорта у меня был баскетбол. Я около двадцати лет в первой сборной института защищала его честь в разных баскетбольных соревнованиях, будучи студенткой, аспиранткой и даже работая уже ассистентом.

Любила я и потанцевать. В мои студенческие годы в институте часто устраивали вечера, где студенты веселились от души и танцевали до утра. Собирались и у нас дома друзья потанцевать. Любовью к театру, музыке я целиком обязана родителям... Они стремились дать детям не только общее техническое образование, но и эстетическое, привить вкус к культуре. В мои школьные годы наша семья обязательно имела два абонемента в ложу на семь спектаклей — один абонемент в театр оперы и балета (теперь Мариинский театр), другой в театр драмы им. А. С. Пушкина (теперь Александринский). Поощряли посещение театров и в школе, там часто устраивали различные культпоходы. Любовь к театру у меня сохранилась и до сих пор, хотя возможностей бывать в театрах уже меньше (и из-за возраста, и из- за финансовых затруднений).

До сих пор я сохранила любовь к музыке — классической (симфонической, фортепьянной, скрипичной) и к песенной (фольклорной, старинные романсы). Покупаю ежегодно два абонемента на концерты в филармонию. Музыка обогащает меня духовно, позволяет расслабиться и отвлечься от повседневных мелочных забот в нашей далеко не благополучной жизни.

Но основное мое увлечение, основное «хобби» — это путешествия, постоянная «охота к перемене мест». Часть своего отпуска я обычно проводила на даче, помогая родителям в садово-огородных работах, но большую часть — в путешествиях — смолоду в пешеходных туристских походах, когда стала старше — в более комфортабельных туристских поездках. Побывала во многих местах нашей страны. Трудно даже перечислить все те места, где мне удалось попутешествовать: горы Северного Кавказа, Западной Грузии, Западная Украина, побережье Азовского, Каспийского, Черного морей, Баку, Махачкала, многие города Средней Азии (Ташкент, Самарканд, Фрунзе, Ашхабад, Душанбе, Бухара), Белоруссии (Невель, Полоцк, Солигорск, Хатынь), города Сибири (Новосибирск, Томск, Ангарск, Братск, Красноярск, Иркутск), Байкал, Урал и т. д. Бывала я и в зарубежных туристских поездках: Англия, Индия—Цейлон, Болгария, Куба. Последняя моя поездка была в Австрию — чудесные города, связанные с именами знаменитых композиторов (Моцарта, Штрауса и др.). С удоволь-ствием пустилась бы еще в какое-нибудь путешествие, но нет теперь ни сил, ни материальных возможностей.

Оглядываясь на прожитые годы, думаю, что жизнь моя прошла не напрасно. За время моей более полувековой педагогической работы в институте кафедра обогащения полезных ископаемых подготовила около 2000 инженеров-обогатителей и принимала участие в обучении многих горных инженеров других специальностей. В каждого из студентов я вкладывала частицу своей души и своего труда. Я могу гордиться многими своими учениками — выпускниками Ленинградского горного института, среди них есть и Герои Социалистического труда, и крупные инженеры — руководители крупных предприятий, и заслуженные известные ученые. А ведь слава учителя — в делах его учеников. Так любил говорить мой учитель, известный специалист в области обогащения полезных ископаемых профессор К. А. Разумов. За время моей многолетней работы, конечно, я получала почетные грамоты, благодарности, премии и т. д. Имею медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.», медаль «Ветеран труда», медаль к 50-летию Победы в этой войне и, как итог моей работы, в феврале 1998 г. я получила почетное звание «Заслуженный работник высшей школы». Нет, не было в моей жизни необыкновенных свершений, высоких достижений, и все же я своей жизнью довольна. Прожила ее честно, добросовестно трудилась, выполняла свои обязанности. Чувство выполненного долга, лет, прожитых не зря, — разве может быть для человека что-нибудь, приятнее этого сознания?

Могу в заключение сказать, что я в своей работе следовала завету нашего великого русского поэта Н. А. Некрасова, с которым он обращался к народам России:
«Сейте разумное, вечное, доброе,
Сейте! Спасибо вам скажет сердечное
Русский народ...»