КРАХ БИЗНЕС-МИРОВОЗЗРЕНИЯ
Звучит, конечно, по газетному просто. Но моя жизнь, в результате моей попытки сделаться бизнесменом, превратилась в ад. Каждый день я вставал, ехал в офис на работу, откуда меня могли резко забрать на допрос, до ночи, потом я возвращался домой, понимая, что это может быть, вполне мой последний день. В той сложившейся ситуации, я стал просто никому не интересен. Милиции, потому что ничего большего из того, что я сказал, сказать уже не мог, а Олегу, потому что, только спихнув на меня, похоронив меня со всей моей сермяжной правдой, можно было похоронить и все его проблемы.
В фантазиях я даже представлял заметку в местной газете, что мол, некий матёрый махинатор и бандит «Z», прикрываясь редакторством газеты, проворачивал миллионы, но был убит во время криминальной разборки. И потому следственное дело до логического конца не довести... В конце концов убивали и за меньшее.
Не знаю, были ли у меня основания боятся именно такого сюжета, но то, что сотни миллионов гривен (по курсу десятки миллионов долларов) и интересы нескольких хитрожопых бизнесменчиков и прикрывающих их силовиков, были намного важнее аргументом, чем какой-то человечек, возомнивший себя редактором и творческой личностью, было очевидным.
Это были фантастические дни. Солнце светило как всегда, но в душе был мрак. Я как зомби шёл на роботу и сидел в офисе, не способный ничего делать. Отсидев, возвращался домой и на утро всё начиналось заново. Допросы. Очные ставки. Я ждал удара. Я понимал, что ничто и никто меня в этом мире чистогана, защитить не может, ибо я видел, что и в лучших ситуациях, система ломала и давила людей без всякого сожаления и оглядки на персоны. Виновен или нет. Кого это интересует!
Я ждал удара каждый день. Мгновенного и неотвратимого. Моя фантазия рисовала одну картину ужаснее другой. Этот ад продолжался почти месяц. За это время я так устал от страха и ужаса, и своей беспомощности что-либо изменить, что начали появляться мысли, как бы так сделать, чтобы это случилось, побыстрее, чтоб уже всё это произошло. Нет сил уже ждать.
От усталости, внутренней душевной истерзанности, я напивался сам с собой, полностью и вдрызг. Затем шатаясь, хватаясь за перила, выходил ночью на улицу и бродил, бродил, бродил. И думал. О всём, и ни очём. Один, в ожидании то ли возмездия и смерти, то ли небесного спасения, или чего-то типа такого, чего и сам не знал и понимал. Какие только мысли и фантазии не посещали меня в те чудесные ночные прогулки, при свете фонарей и под звёздным кантовским небом. Мимо проходили люди. Счастливые и невозмутимые. Даже безногий калека, на инвалидном кресле с колёсиками, из местного пансионата, мне казался счастливейшим человеком! Они все были, или мне казались, безмятежны и свободны.
Вот когда философствуешь и думаешь о цене своей жизни, как и жизни вообще, по- настоящему! Вот когда думаешь без философского позёрства и эксгибиционизма. Каждый раз я заходил в тёмный подъезд своего дома, и ожидал удар. Тупой и окончательный. Последний, решающий. Облегчающий, наконец, все мои страдания.
Но удара всё не было, и не было. А я всё пил и пил. И гулял. Ночью. В ожидании киллера. Становилось даже как-то весело, и я стал перечитывать Пушкина.
«Мне день и ночь покоя не даёт
Мой чёрный человек. За мною всюду
Как тень он гонится. Вот и теперь
Мне кажется, он с нами...»
В моей жизни часто бывало, что я вынужден был пересматривать всю свою жизнь, подвергать ревизии и переосмыслению всё, что случилось в прошлом, и всё что я хотел от будущего. Эта рефлексия происходила совершенно вынужденно, непроизвольно, и не доставляла мне никакого удовольствия, просто выворачивая кишки наизнанку. Мы ведь не часто смотрим на вещи дважды. Теперь я могу точно сказать, что вся моя жизнь это всего лишь, очередная попытка, очередной человеческой букашки, очередной борьбы с очередной бессмысленностью и относительностью её существования и мышления. Попытки сопротивления бессмысленности бытия вообще. Моего, чужого, кого угодно - всё равно. Преодоление бессмысленности... Вот главная цель человеческой культуры. И этой целью, точнее постоянным сознанием её, я отравил свою жизнь, наверно навсегда.
Спасибо, РАН, но моя конкурсная работа, с переменным успехом, позволила мне, как я потом увидел со стороны, подвести и некий неформальный итог не только моим философским "страданиям" последних лет, но и если хотите, итог целому моему жизненному этапу. Суметь философски самовыразиться, и этим, заодно, достойно отметить своё полувековое пребывание на этом свете. Однако эта моя работа, не только акт борьбы за существование философии как мудрости, уважение к ней, но и за своё собственное существование, как философа, так как чем радикальней и агрессивней социальная среда, в которой человек живёт и существует, тем радикальней и агрессивней его точка зрения. А философы тоже люди.
Последний раз, подвозя меня к дому после долгого допроса, на своей шикарной иномарке, милиционер, моложавый майор, красавец, сказал что всё. Разобрались. А я лично, больше не интересен. Никому.
Дальше всё затихло. Напряжение стало исчезать, я перестал пить и бродить по ночам. Не знаю, чем бы всё это могло закончиться, и что я себе тогда напридумал, но мысли, с которыми я, пьяный и смертельно уставший от страха и жизни, бродил по ночным улицам Приднепровска, мысли бешенные, крайние, наверно уже никогда мною не будут забыты. Во всяком случае, я не сошёл с ума (надеюсь), но с тех ночных отчаянно пьяных улиц, я вернулся просто другим .
Я больше никогда не мечтал, встроиться в этот лживый мир. Я встроился в другой мир. Который сам для себя и создал. А респектабельность, всякая, у меня вызывает отвращение.
УМЕНЬШЕНИЕ ПОСЕВНЫХ ПЛОЩАДЕЙ
Уменьшение посевных площадей, или рост населения в «христианское» средневековье, или монополизация религиозного феодального природопользования, читай частно-корпоративного, приведшее в кризис христианскую цивилизацию, с её выродившейся нравственностью за индульгенции, это ли не то же самое, что нынешнее снижение прибыли корпораций, уменьшение площадей кредитных рынков, сокращение «сфер» вывоза капиталов, «условное перенаселение», с его глобальными «общечеловеческими ценностями», что точно так же взрывает современную цивилизацию изнутри?
Покупка мировых акций мировой частной системы, это ли не та же самая покупка индульгенций безответственности и безнаказанности у «церкви глобальных общечеловеческих ценностей»?
По мере уменьшения внешних и внутренних ресурсов системы современного природопользования усиливается и кризис современной цивилизации. По мере углубления кризиса усиливается видовая борьба. Или классовая, если вам будет угодно. А в условиях классовой или видовой борьбы мало кто заинтересован в мудрости своих классовых видовых противников. Философия как знание, как идеология и религия, как программа и искусство, как первичная форма всякого мышления, от её протоформ до нынешних, эклектичных и отчуждённых эманаций, всегда является инструментом воспроизводства бытия.
А любой инструмент всегда по необходимости может быть превращён в оружие.
Не знаю как вы, я я вижу тотальную массовую культуру ВЕЛИКОЙ ИМИТАЦИИ СМЫСЛОВ, напоминающую апокалипсическую истерику на Титанике. На большее либо просто нет сил, либо большее не предполагается в условиях борьбы за место под солнцем. Политика, напоминающая цирковое шоу и экономика, напоминающая преступление. Всё имитируется вынужденно, и подвергается эклектизму, феноменологизации, расщеплению на удобные для манипуляции и спекулятивного извлечения прибавочной стоимости, а если уж быть точным - лишней энергии, ибо скорости слишком высоки, а ставки смертельны.
А жизнь коротка. Оперируя терабайтами информации и мегаваттами энергии, подминая под себя планету, сам по себе, человек, в своей массе, как мы видим, оказался антропологически обанкрочен. Он оказался ничтожен социально, культурно и экономически перед тем миром систем, который сам же и создал, для своего удобного благополучия и короткого периода исторической безответственности.
Он конечно молодец, но всегда за всё приходится платить. Это понимается всеми, если не сознательно, то в самых глубинных уголках подсознания, чувство долга по кредиту культуры - симптоматично. При всей научной мишуре и техницизме нашей эпохи, я бы назвал нашу эпоху скромно - библейские времена, когда единственной книгой, дающей более-менее глубокую образную аналогию и аллегорию нынешнему времени, становится. Библия.
Всё что остаётся современному человеку, это пытаться успеть испить чашу соблазнов своего века до дна. И как всегда, в каждый эсхатологический пик любой нисходящей эпохи и цивилизации, во всякие «библейские времена», ему кажется, что он это не успевает. Но. испивает в полной мере. Свою долю. Как, невозможно было насытить древнего римлянина, или невозможно было спасти средневекового церковного прохиндея от христианства, так и сегодня, либерально-рыночный, глобальный обыватель, стал абсолютной не насыщаемой пустотой, а судорожные завывания о гуманизме, законности, правде и справедливости, а тем более построении новых трансгуманистических иллюзий завтрашнего мира, смешны даже ему же самому.
Человеческая цивилизация, в очередной раз, сделала смертельный индивидуалистический крен, и рассыпаясь на мелкие аллюзии, обреченно ожидает развязки.
Мы - продукт странного времени, где грани искусственного и естественного стёрты. Где мера ответственности за исход, высокотехнологично размазана по многочисленным социальным институтам управления. Где Бог умирает каждый день красиво и высокотехнологично. И об этом обществу каждый раз сообщает очередной. Новый Бог, с новым ярким именем, поблёскивая неоном и пластиковым перламутром.
Эту «энерго-антропологическую драму», мы ощущаем пока эстетически, чем смыслово. По сути, понимание кризиса, но отсутствие воли и энергии у современного человека, обусловлено его окончательным и пафосным самоотчуждением от природы. То чего так хотел человек, обособится, окомфортиться и обессмертится, пусть и за счёт, как бы, «нижестоящей» ему биологической системы, или низкоранговых и низкокастовых соплеменников, произошло. Это всегда ставит одну часть общества в положение жертвоприносителя, другую в саму жертву.
И всё же контекстом моей конкурсной работы на тему «О пользе и вреде философии для жизни» будет не эта эсхатология наивности...
В конце концов, деградация, это нормально. Как и развитие, усложнение или упрощение, концентрация или разложение, движение вниз или вверх по шкале придуманных очередной цивилизацией очередных идеалов-маяков.
ЖЕНЩИНЫ И Я
Я никогда не нравился женщинам. А если и нравился, то таким женщинам, которым лучше я б никогда не нравился.
Когда-то я работал на одном заводе и ходил в столовую, и одна столовская фемина, по имени Оля, положила на меня глаз. Глаз у Оли был тяжёлый, даром что женский. И вроде бы, что тут такого? Ну положила. Но кроме своего глаза, Оля, на обед, обычно ложила мне в тарелку ещё одну дополнительную котлетку и допсалатик. При этом, эдак заговорщицки (хотя это видели абсолютно все в столовке, от персонала до посетителей), махала тёте Алле, огромной такой, в диапазоне лет «сорок - семьсят», даме на кассе, в большом, как у гусара, белом кокошнике, на широком, как страна моя родная, личике. И тётя Алла, невзирая на неповоротливость своей шеи, так же заговорщицки, с пониманием «ситуации» и прищуром жирных глаз, как бы «незаметно» кивала. И эту котлетку с салатиком в общем счёте на кассе мне не считали...
Казалось бы живи-радуйся! Чего ещё надо? После этого люди обычно женятся. Потом только спиваются и разводятся... Но это ж потом. А мне же было не по себе: мой т.н. столовский роман видели все, а для меня любовь это всегда тайна... Поэтому котлетку я кушал, но внутренне протестовал. Каждый раз, столовская очередь, в основном мужики, хмуро смотрела мне вслед... Любовничку с подносом...
Вот что значит случайно, с дуру и перепугу, под настроение, один неосторожный комплимент разведёнке... Хотел всего лишь поднять настроение девахе, с грустными коровьими глазами. Поднял на свою голову!
Но надо знать меня, чтобы думать, что вот так, за котлетку и допсалатик, можно стреножить и обуздать жеребца, удалого и ушастого. Мятежный просит бури, как будто в бурях есть покой. Всё закончилось прозаически, как и началось: само собой. Я вертел хвостом и крутил вола, пока моя практика на заводе не завершилась, а на котлетки и салатики, появились более нормальные и вменяемые соискатели.
Склонность попадать в неловкие ситуации, по части женщин, была мною осознанна уже тогда, хоть не поддавалась управлению. Либидо всё таки.
Нормальные женщины не любят мужчин склонных к самонаблюдению, и всегда обходят их стороной: жалкие ненадёжные типы. При слове философия, любая нормальная женщина пытается дать мне лекарство. И обходит как чумного. Ненормальные хотели женить, так как считали что моё болезненное увлечения книгами при таком здоровье, говорит о недостатке здоровой половой активности. Женщины в основном умнее нас мужчин, они системно мыслят, тогда как мы мужчины мыслим феноменами, самым дикарским способом, и которое срабатывает только потому, что мы безошибочно знаем где этот подход работает.
А вот суфражистки, нынешние феминистки, меня просто обожают. Тоже болезненно. Правда если меня, как философа общественника, больше интересовал их феминизм, как явление, как феномен массовой культурной психопаталогии, на фоне мирового цивилизационного кризиса семьи и пола, сквозь призму которого можно увидеть нечто большее - эпоху с судьбоносной стороны, то их. Несчастных интересовало только одно, как впрочем и всегда, удержать свою высокую самооценку, путём унижения моей. Но я не в обиде.
С тех пор как я вослед дедушке Фройду (Фрейду, Сигизмунду Шломо и пр.) и даже Карлу Марксу (от тоже по своему об этом говорил) глубочайшим образом осознал, что душевное здоровье мужчины зависит от его отношения к женщине, я не только простил свою первую жену, всех женщин, но и освободился и раскрепостился духовно и даже я бы сказал, философски. Осознание этой истины ко мне пришло не сразу, не по приказу упомянутых авторитетов, а через мучительные поиски связи между тем и этим, что я наблюдал по жизни, и признавал абсолютно очевидным. Объяснение и обоснование я этому дал уже своё собственное, так как объяснениями указанных философов я не мог уже удовлетворится, как очень пространными и изжившими себя.
Исходя из биологической точки зрения на психосоциологию полов, я должен был логично прийти и к тому, что пресловутый женский эгоизм, который так обижает большинство мужчин, и который так смешно проявляется в разных феминистических движениях сегодня, имеет такое же биологическое, естественное происхождение. То есть эгоизм, как раз и связан, прежде всего с биологической миссией женщины вынашивать и рожать детей. А это согласитесь, любую женщину, беременную не беременную - какая разница, делает, автоматически и чаще всего, капризной и вредной. Ну и что с того? Ну делает. Да, они не все рожают детей, тем более не всегда и не часто, но ведь в том и состоит биологическое влияние, как абсолютный фактор, отражающийся на поведении женщин! Однако, чаще всего это выставляется в негативном ключе.
Да, я считаю, что женщины ближе к природе. Да! Не машите руками. В некотором смысле, они, женщины, и есть природа. Великая и капризаня. Нелогичная и стихийная. Не зря есть фраза: чего хочет женщина, то хочет Бог. Мы мужчины имеем свою миссию, не менее важную, но свою обособленную культурой. Зачем, как сказал Бердяев, начитавшись Ницще, грубить своей бабушке?
Почему же я, мужчина, спокойно отношусь к этой истине (женщина - природа)? Потому что природа разделила наши функции. Не мы в муках и боли рожаем детей на свет божий! Это их оправдывает. Если для кого-то этого мало, то мне достаточно. Скажу больше. Женщины просто должны быть немного эгоистичными из конкретных практических соображений. Тут как говориться и коню понятно... Поэтому некоторая поза мужчин, обиженных и оскорбленных женским эго-шовинизмом, тем более его современными чисто урбанизированными проявлениями, мне кажутся незрелыми.
Увы, работая юристом, и наблюдая картинки не придуманного реального бытия и нравов, я вынужден был составить себе достаточно грустную и циничную статистическую картинку: мы, мужчины и женщины стоим друг друга в социальной деградации и идиотии. Мы портимся одновременно. Но потому, что женщина и есть природа, стихия, от стихии надо защищаться, а природу охранять. От неё же самой. Как сказал Гюго, «Понять женщину легко. Для этого надо её полюбить».
[продолжение]